Читать книгу "Молчание костей - Джун Хёр"

– Что вы имеете в виду? – Меня укололо недоверием, которое тут же превратилось в волну жара, и я почти пропищала: – Зачем ему было убивать ее?

– Ах «зачем». Как я люблю это слово. За свою жизнь я прочел немало детективных историй, и нередко «мотив» выстилает путь к «кто это сделал», – он заложил руки за спину и с торжественной серьезностью взглянул на меня. Наверняка он был человеком жестоким – в конце концов, он вступил в сговор с Кёном, но за его подлостью виднелись и нотки искренности. – Как-то раз я спросил твоего инспектора, откуда он столько знает о католицизме. Он процитировал мне Сунь-цзы: «Знай своего врага». Он знал врага слишком хорошо – в конце концов, он целых пять лет пытался поймать священника, которого никто в жизни не видел.

Мотив. Католицизм. Прошлое инспектора Хана. В голове кружили ведущие в никуда нити, и я никак не могла ничего разобрать в этом хаосе.

Похоже, ученый Ан заметил мое смятение, потому что он вдруг пустился в разъяснения:

– Вот что я этим хочу сказать: пойми ты ненависть инспектора к католицизму, ты бы осознала, что мужчина, которого ты считаешь столь благородным, на самом деле темнейшая книга человеческой библиотеки. И тогда бы ты увидела, почему же так странно, что в ночь, когда инспектор Хан бродил по столице – слишком пьяный, чтобы что-либо запомнить, – умерла католичка.

Я покачала головой. Может, инспектор Хан и презирал католиков, но их презирали и сотни других людей. А ученый Ан из личной ненависти к инспектору Хану уже осудил того в убийстве. Какая нелепая у него логика.

– А вы, господин, близки с семьей госпожи О. Где были вы в ту ночь? – бросила я ему.

Ученый Ан открыл было рот, но тут же закрыл. На его лице вспыхнула растерянность.

– Я был дома и занимался учебой.

– Может ли кто-нибудь поручиться в этом?

– К сожалению, нет. Моя жена была больна, слуги всю ночь за ней ухаживали.

– Тогда у вас нет алиби.

Полицейский Кён, все это время молча стоявший возле ствола дерева, встрепенулся и подошел к нам. Он присел передо мной; черная форма натянулась у него на коленях и торсе. Я ожидала, что он сейчас снова пустится во все тяжкие: ударит меня по голове, рванет за воротник, порвет швы. Но вместо этого он прошептал:

– Не забивай голову бесполезными домыслами. Вот увидишь, скоро инспектор Хан лишится всякой власти.

Он наклонился ближе, пока я не увидела свое отражение в его черных, как у жука, глазах, залитых лунным светом, не почувствовала на прядях дыхание, пробирающее до глубины души.

– И к тому моменту на его сторону уже никто не встанет, – проговорил он, – даже ты.

– Ошибаешься, – я старалась говорить ровно. – Я всегда буду верна инспектору Хану.

Он улыбнулся одними уголками губ.

– Какая ты наивная, Соль. Не бывает никакого «всегда». Верна ты будешь, пока кто-нибудь из вас не умрет.

Восемь

На следующий день я всеми силами искала повод убраться из ведомства, подальше от полицейского Кёна, и нашла этот повод в приказе старшей служанки передать письмо. Я с радостью согласилась и, выполнив поручение, принялась бродить по столице – торопиться в ведомство мне не было смысла. На рынке я остановилась поглядеть на театр кукол тольми. Было приятно хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей об угрозах Кёна.

Только вот здесь было не безопаснее, чем рядом с Кёном.

Сюжеты спектаклей тольми всегда крутились вокруг темы оппозиции, но сегодняшнее выступление было о регентше Чонсун, ее жажде власти и кровожадности, с которой она добивалась своего. Исполнять такое средь бела дня – чистейшее самоубийство.

Я сделала шаг назад, затем еще один, пока наконец не вышла из толпы. Так будет проще сбежать, если вдруг придут солдаты и прикроют представление.

– Нравится спектакль?

Знакомый голос разбил мои мысли на множество осколков. Я резко обернулась; сердце ушло в пятки, когда я увидела сзади мужчину. По вышитому на синей форме серебряному тигру я сразу узнала инспектора Хана. Однако солнце било мне прямо в глаза, поэтому разглядеть, смотрит он на меня или сквозь меня, я не могла. В такие моменты мне всегда казалось: правду все-таки люди говорят, что разница между аристократом и рабом – как между небом и землей.

– Лучше уйти до того, как прибудут солдаты, – посоветовал он, – пока у тебя еще есть такая возможность.

Я сцепила ладони и молча последовала за инспектором Ханом, держась на шаг позади.

– Я как раз хотел с тобой поговорить, – начал он. – Прошлой ночью, когда я отошел встретиться с полицейским Симом, кто-то побывал у меня в кабинете и кое-что забрал. И сомневаться в этом не приходится: до моего ухода все было на месте.

Я крепко сжала губы. Полицейский Кён предупреждал, что, если я проболтаюсь, они с ученым Аном предъявят полиции имеющиеся у них улики против инспектора Хана. Я не знала, стоит ли ему верить.

– Один слуга доложил мне, что видел, как ты ночью бродишь вокруг павильона.

– Я? – Я почувствовала, как резко участился пульс, и вместе с ним заговорила быстрее. – Я все могу объяснить, господин. Я не заходила внутрь. Вы все не так поняли.

– Успокойся. Я тебе доверяю. Поэтому и хочу выслушать твою версию событий.

Если минуту назад мне и хотелось умолчать о произошедшем, то теперь это желание как рукой сняло. Я ринулась вперед, чтобы идти вровень с инспектором, и выложила ему все: от подозрений Эджон относительно Кёна и ночных похождений полицейского до нашей с ученым Аном дискуссии под ивой и их обвинений в адрес инспектора.

Я ожидала гнева, вспышки ярости, однако у мужчины лишь заходили желваки на скулах.

– И почему я не удивлен? – он посмотрел на меня. – Тебе очень не повезло попасть в столь опасную историю.

Я вздернула брови.

– Прошу прощения, господин, но я никуда не попадала. Я сама на это решилась.

– Сама решилась… – тихо повторил инспектор. Он замедлился, словно раздумывая обо мне. Кинул на меня еще один взгляд – все равно что генерал, размышляющий, стоит ли принимать новобранца. – Ради меня?

– Помните, господин, я говорила: верность – моя величайшая добродетель.

– И ты клянешься в верности мне? – его голос потеплел.

– Да, господин.

Он улыбнулся, но как-то грустно. Как будто считал, что я слишком юна, чтобы понимать вес верности. Слишком юна, чтобы понимать непомерный вес моего обещания. Но я понимала, и я обязательно ему это докажу.

Тем не менее я обязана была спросить:

– А что он украл, господин?

Мрачная тень пробежала по лицу инспектора, сгустилась на щеках. Мужчина остался невозмутим, но меня обожгло предупреждением больше никогда не спрашивать про эту шкатулку.