Читать книгу "Ставка на стюардессу - Мария Жукова-Гладкова"

– По приказу одного человека из КГБ.

– А откуда этот человек узнал…

– Ты забыла? Я не мог не написать в отчете про интерес Мещерякова к своим предкам. И даже получил помощь с доступом к соответствующим архивным материалам. И тот человек, историк по специальности, тоже получил. Но, так сказать, частным образом. От моего последнего куратора во Франции, вернее, его брата, который тоже был из Комитета Глубокого Бурения, но за рубеж в советские времена не выезжал.

Именно этот брат в свое время вытащил историка из психушки. Известно, что в советские времена в психиатрические лечебницы отправляли диссидентов, и они боялись психушки гораздо больше, чем тюрьмы. В СССР психиатрия использовалась в политических целях и считается одним из основных видов политических репрессий того периода. Сейчас уже никто не скажет, действительно ли люди, отправленные в «желтые дома», страдали психическими расстройствами, а если и страдали, то в какой степени.

Но историк, которого звали Владимир Ильич Артамонов, явно был с небольшим приветом. Официально поставленный диагноз – вялотекущая шизофрения.

– Он потомок или не потомок той революционерки? – спросила я. Я помнила, что последняя девочка, оказавшаяся у Аполлинарии Антоновны, носила фамилию Артамонова.

– Да, потомок. Кстати, его уже нет в живых. И моих французских кураторов тоже нет в живых. Они, конечно, были русскими, я неправильно выразился. Я имел в виду комитетчиков, которые со мной «работали» во Франции. К ним ко всем я относился с большим уважением. Но жив брат моего последнего куратора. И живы его сын и внук. И у историка два сына. Один получился нормальный, преподает в университете, а второй пошел по пути папаши. Тоже считает себя потомком Крупской и Дзержинского. Или, возможно, притворяется. Я, признаться, так и не понял.

Симеон Данилович пояснил, что историк Артамонов был отправлен на лечение в психиатрическую больницу после того, как захотел поменять фамилию на Дзержинский.

– А разве нельзя? – спросила я. – Если я, например, захочу поменять на Дзержинскую, или Крупскую, или Ленину?

– Сейчас, конечно, все можно. Хотя, думаю, что тебе, Дашенька, посоветуют не брать известную фамилию на букву «П». Хотя запретить не могут.

– А в советские времена просто так нельзя было сменить фамилию?

– Ну, если Иванова на Петрова, то можно. Но все равно требовались обоснования. Например, на кафедре, где работала моя жена, был мужчина по фамилии Кретинчиков. Он женился на женщине с фамилией Петрова и взял фамилию жены. Его заставили писать объяснительную. Ну, он и написал, что только кретины не понимают, почему он это сделал. Его, конечно, официально поругали, но дело быстро затухло. Но когда Владимир Ильич Артамонов решил стать Дзержинским и Феликсовичем, из ЗАГСа стукнули куда следует. С Артамоновым встретился человек из органов для проведения профилактической беседы. И Артамонов ему заявил, что является потомком Крупской и Дзержинского.

Надежда Константиновна Крупская на самом деле использовала партийный псевдоним Артамонова, но не только его. Она использовала и фамилию Ленина, и Саблина, и Онегина, и несколько других. Никакой связи с Дзержинским у нее не было, но в советские времена ходила масса анекдотов про Ленина, Крупскую и Дзержинского, про любовный треугольник и не только.

И на основании этих анекдотов у целого поколения (и не одного!) советских людей могло сложиться мнение о любовной связи Крупской и Дзержинского. Хотя документального подтверждения ее нет. Крупская любила Ленина.

Историк Артамонов, которого, как и Ленина, звали Владимир Ильич (постарались родители), утверждал, что они в семье использовали имена Илья и Владимир для конспирации – чтобы никто не догадался про Дзержинского. Поэтому молодая революционерка (его бабушка) и была вынуждена отдать ребенка на воспитание.

– Но там же девочка родилась! – воскликнула я.

– И это еще одно доказательство того, что у Владимира Ильича Артамонова что-то помутилось в голове.

Сын Владимира Ильича, Илья Владимирович, подавшийся в политику, стал утверждать другое. Он назывался потомком Ленина и Крупской. Якобы Надежда Константиновна была вынуждена оставить дочь, чтобы не тащить ее в Сибирь, куда она отправлялась за любимым. И чтобы дочь никак не пострадала!

На самом деле она отправилась в Сибирь не добровольно, как жены декабристов и та революционерка, которая оставила дочь Аполлинарии Антоновне. После ареста и семи месяцев заключения Крупская сама получила три года ссылки. И ее должны были отправить в Уфимскую губернию (принудительно и за государственный счет), но она подала прошение об отправке в Шушенское, заявив, что собирается замуж за Владимира Ульянова. Прошение было удовлетворено, они вместе оказались в Шушенском и там поженились. Брак, кстати, был церковным. В селе Шушенском других вариантов не предлагалось. А в то время, когда молодая революционерка Артамонова родила дочь и оставила ее Аполлинарии Антоновне, Крупская находилась в эмиграции!

– Так что Владимир Ильич Артамонов все это нафантазировал, а его сын использовал для того, чтобы занять должность в Коммунистической партии.

– И ему поверили?

Симеон Данилович рассмеялся.

– Думаю, что не верил никто, но ведь в рекламе часто используется не соответствующая действительности информация. Ты не могла не слышать про нашего современного Артамонова, даже двух. Уже сына и внука Владимира Ильича. И, как я говорил, есть еще один сын, но тот никогда в политику не лез, интервью не давал, перед телекамерами не появлялся. Можно считать, что его просто нет. Он в этих делах не участвует.

Я рассмеялась. Оба давно «тусовались» в политике, правда, отдать им должное, Коммунистической партии не изменяли никогда. Илья Владимирович уже не первый срок заседает в нашем Законодательном собрании, а его сын, Владимир Ильич, как и дедушка, работает в партийном аппарате и вроде успел посидеть на нескольких чиновничьих должностях.

Но Симеон Данилович рассказывал мне про своего ровесника. Он интересовал нас гораздо больше.

После профилактических бесед Владимир Ильич Артамонов оказался в психиатрической больнице. Про этот случай каким-то образом проведал брат французского куратора Симеона Даниловича, который явно знал и про профессора Синеглазова, и про Синеглазовых во Франции, и про потомков лесопромышленника Мещерякова, которые тоже оказались за рубежом. Вероятно, братья-комитетчики обсуждали это дело – то ли вдвоем, то ли на семейных мероприятиях.

Этот самый комитетчик (не французский куратор, а его брат, работавший только в России), фамилия которого, кстати, была Васильев, помог Владимиру Ильичу Артамонову покинуть лечебное учреждение, вернуться к работе, но при этом потребовал трудиться и на него, причем по его основной специальности.

И Артамонов начинает заниматься тем, чем занимался Симеон Данилович, – искать потомков воспитанников Аполлинарии Антоновны. Можно сказать, в некотором роде своих родственников.