Читать книгу "Философия: Кому она нужна? - Айн Рэнд"

Экзистенциально (то есть по вопросам условий жизни, шкалы достижений, скорости прогресса) XIX в. остается лучшим в истории Запада. Философски же он был одним из худших. Люди думали, что начинается эпоха неисчерпаемого сияния; а это был просто закат влияния Аристотеля, которое уничтожалось философами того времени. Если вы почувствовали укол зависти при мысли о временах, когда люди ходили на премьеру новой пьесы, и это были не «Волосы» или «Бриолин»[14], а «Сирано де Бержерак»[15], премьера которого состоялась в 1897 г., то смотрите шире. Я бы хотела, заимствуя цитату из «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго, чтобы кто-нибудь указал на книгу Паульсена, затем на пьесу и сказал: «Одно убьет другое». Но такого человека не нашлось.

Я не хочу сказать, что книга Паульсена имела какое-то судьбоносное влияние; я цитирую эту книгу как проявление, а не как причину. Настоящей причиной и влиянием был сам Кант. Паульсен лишь демонстрирует, как глубоко проникло это зло в западную культуру начала XX в.

Конфликт между знанием и верой, объясняет Паульсен, «проходит через всю историю человеческого мышления»[16], и величайшее достижение Канта в том, что он их объединяет. «…[К]ритическая [кантианская] философия решает старую проблему отношения между знанием и верою. Кант убежден в том, что ему удалось установить между ними честный и прочный мир, правильно определить границы их областей. И в самом деле, значение и жизненная сила его философии прежде всего основывается на этой заслуге… [Е]му всегда будет принадлежать та заслуга, что он впервые твердою рукою провел в общих чертах пограничную линию между знанием и верою: знанию он отвел область, принадлежащую ему, именно совершенно свободное исследование всего мира явлений, и в то же время предоставил вере то, что всегда принадлежало ей по праву, именно истолкование жизни и мира с точки зрения ценности их»[17].

Это значит, что древняя дихотомия души и тела, которую развитие науки медленно нивелировало по мере научения людей жить на Земле, была возрождена Кантом, и человек был снова рассечен надвое, но не старым кинжалом, а топором мясника. Это значит, что Кант отдал науке весь материальный мир (который, правда, считал нереальным) и оставил («предоставил») вере одно – мораль. Если вы сомневаетесь, какая из сторон выигрывает в таком разделении, оглянитесь вокруг.

Материальные объекты не имеют ни ценности, ни антиценности; они обретают ценность и значение только по отношению к живому существу, особенно по отношению к служению или препятствованию целям человека. Цели и ценности человека определяются его моральным кодексом. Кантовское разделение позволяет человеческому разуму покорять материальный мир, но лишает разум возможности выбора целей, для которых его материальные достижения используются. Человеческие цели, действия, предпочтения и ценности, согласно Канту, должны определяться иррационально, то есть верой.

Фактически человеку нужна мораль для того, чтобы найти правильный способ жизни на Земле. В системе Канта мораль отстранена от всякой заботы о человеческом существовании. Фактически любая человеческая проблема, цель или желание имеют отношение к материальному миру. В системе Канта мораль не имеет ничего общего ни с миром, ни с разумом, ни с наукой – она через чувства рождается в другом, неизвестном, «ноуменальном» измерении.

Если вы допускаете ту же ошибку, что и большинство современных бизнесменов, и склоняетесь к тому, что такая чепуха лишь словесная забава для беспечных академиков, что это слишком нелепо, чтобы иметь практические последствия, снова взгляните на введение в книге профессора Паульсена. Да, это чепуха, да еще и губительная, но по милости подхода, описанного выше, она покорила весь мир.

Существует не один способ признать и распространить философскую теорию. Люди, в большей степени виновные в победе кантианства, – это те, кто согласился его презирать: ученые. Принимая разные варианты логического позитивизма (отростка кантианства), они отвергли ноуменальное измерение, но согласились с тем, что материальный мир нереален, что реальность непознаваема и что наука имеет дело не с фактами, а с конструктами. Они отбросили любую мораль, встав на позицию, где мораль находится по ту сторону силы разума или науки и должна подчиняться субъективным прихотям.

А сейчас обратите внимание на бездну между естественными и гуманитарными науками. Несмотря на замедление прогресса теоретической науки (в том числе и по причине ошибочной эпистемологии), влияние Аристотеля здесь настолько велико, что точные науки все еще движутся вперед, тогда как гуманитарные исчерпали все свои силы. Пространственно естественные науки тянутся далеко за пределы Солнечной системы, пока гуманитарные науки соскальзывают в первобытное болото. Наука отправляет человека на Луну и наблюдает за радиоволнами из других галактик, пока астрология набирает силу и входит в моду на Земле; пока астрология и черная магия изучаются в колледжах; пока гороскопы галопируют по волнам величайшего научного достижения, телевидения.

Ученые хотят производить ядерное оружие для преступников, руководящих Советской Россией так же, как они хотели производить боевые ракеты для руководителей нацистской Германии. В прессе как-то была история о том, что во время первых испытаний атомной бомбы в штате Нью-Мексико Роберт Оппенгеймер, руководитель научной группы «Лос-Аламос», носил четырехлистный клевер в кармане. Позже была история об Эдгаре Митчелле, астронавте, проводившем экстрасенсорные эксперименты по пути на Луну. Также была история об ученом, верившем в черную магию и оккультизм.

Таков «честный и прочный мир» между знанием и верой, достигнутый философией кантианства.

Что, если один из этих людей обретет политическую силу и будет размышлять: а не развязать ли атомную войну? Как кантианец, он будет принимать решение не на основе разума, знания и фактов, а исходя из зова веры, то есть по прихоти.

Есть много примеров того, как кантианство захватывает сегодняшнюю сферу политики неторопливыми, но в равной степени губительными способами. Посмотрите на комедию противостояния инфляции и «сострадания». Политика всеобщего благосостояния поместила нашу страну (и остальной мир) на грани экономического банкротства, предвестником которого и является инфляция, но группы влияния все равно настаивают на все больших подачках тем, кто ничего не производит, и кричат, что их оппоненты недостаточно «сострадательны». Сострадание само по себе не может накормить и одного человека, не говоря уже о целой стране. Какой смысл в «сострадании» разоренному человеку или стране, которые растратили все свои ресурсы, не обладают способностью производить и не в состоянии ничего дать взамен?