Читать книгу "Рубины леди Гамильтон - Алина Егорова"

Она бросается в кухню, торопливо отмывает от разводов «чистые» чашки, протирает содой ложки, отчищает въевшуюся грязь на сахарнице и спешит к гостям. На столе появляется коробка конфет «Ассорти», припрятанная для особого случая.

– Может, вам бутербродиков сделать?

– Не стоит беспокоиться, Оксанушка, мы только на минутку зашли.

– Да, да, – вторит ей другая, – нам уже пора.

И они вскоре уходят. От мамы не ускользает их оценивающий взгляд – они разглядели даже скрытые за ковром драные обои на стене. «Теперь все белорусские собаки будут знать, как мы живем», – раздраженно скажет чуть позже мама.

– Ах, какая девочка хорошенькая! Совсем большая! – умиляются они напоследок.

Я стеснялась чужих и с приходом гостей спряталась в другой комнате, но любопытство взяло свое, и я вышла попрощаться.

Больше всего Катю угнетало то, что она не могла пригласить к себе подруг. Теоретически, конечно, она была вправе это сделать, но, как и мама, стеснялась. Ей было стыдно за свой двор, в народе прозванный «отстойником» за то, что он находился рядом с рынком и в нем останавливались торговцы. Они там отдыхали, ели, справляли нужду, а те, кто приезжал издалека, даже там жили. Скамейки и палисадники, детские площадки – все было оккупировано неприхотливой торговой братией. Катя стеснялась называть свой адрес, потому что часто слышала в ответ насмешливое: «А, отстойник!» Подъезд в доме тоже заставлял ее краснеть. Полутемный, заплеванный, с фанерой вместо оконных стекол, на потолке – следы от сгоревших спичек. Но хуже всего была их квартира. Ободранная дерматиновая обивка входной двери уже говорила о многом. Даже если притвориться, что тебя нет дома, и не открывать незваным гостям, они все поймут, не переступая порога. Однажды так и случилось. Две бойкие девчонки из Катиного класса проходили мимо и решили к ней зайти. А что? Их дома всегда полны гостей, так почему бы и самим им не нанести Кате визит? К огромному счастью Кати, ее тогда дома не оказалось. О, если бы они увидели, как она живет! Ободранные обои, старая мебель – нищета лезет изо всех щелей, но самое ужасное – если бы дома оказался пьяный отец!.. Но и того, что они успели разглядеть сквозь дверной проем, разговаривая с Катиной мамой, хватило, чтобы на следующий день поведать всей школе о своих впечатлениях.

– У вас дома есть животные? – ехидно поинтересовалась одноклассница. – Шишкина рассказывала, что в твоей квартире воняет.

– Да, есть одно, – уклончиво отвечала Катя, подразумевая собственного отца.

Все смеялись, а ей хотелось стать невидимой или вообще исчезнуть и очутиться в каком-то другом мире, в том, который лучше и больше ее мира. Она не помнила, в каком возрасте впервые подумала про «свой мир». Уже в шесть лет Катя точно знала, что, когда она вырастет, обязательно уйдет из дома. Сначала она будет жить одна, а потом заведет свою семью. В ее доме все будет по-другому: квартира – большая, новая, на одном из верхних этажей – полная противоположность их нынешней унылой живопырки. И у нее непременно будет лоджия: просторная, с панорамными окнами, с мягким ковриком на полу и крупнолистными тропическими растениями, вроде диффенбахии и монстеры. С этой лоджии она будет смотреть на вечерний город, как смотрит сейчас со своего подоконника, и видеть все небо целиком, а не какой-то крохотный его кусочек. Немногим позже, когда она уверенно станет на ноги – получит специальность и будет работать, – она обзаведется семьей. Раньше никак нельзя. Иначе это будет не жизнь, а кабала для всех: для нее – из-за финансовой зависимости от мужа, для мужа и детей из-за ее нервозности, вызванной этой самой зависимостью. Нет, ей такого не надо! Достаточно того, что она видела в детстве: мама вечно считает копейки до зарплаты, ей не то что на новые туфли всегда не хватает, – она иной раз не может позволить купить себе новые колготки, она засохшую тушь для ресниц водой разводит и остатки помады из тюбика выскабливает спичкой. Принесет домой продукты, для Кати купит пирожное, а сама потом им же дочь и попрекнет – дескать, все тебе, а сама я раздетая хожу, лишь бы у тебя все было! А что это – все? Вот это пирожное с белковым кремом да болгарский компот из черешни, и еще – душевный холод? Она, Катя, между прочим, тоже не с иголочки одета, вечно старье донашивает! Лучше бы мать себе колготки купила и пришла домой довольная, а сама Катя без пирожного и компота уж как-нибудь обойдется, потому что все эти сладости при виде грустного маминого лица ей поперек горла встают. Мама попрекала ее пирожными не каждый раз, как покупала их, но Катя-то все равно видела этот упрек в ее глазах и чувствовала себя виноватой за все: за то, что мама не может позволить себе купить колготки; за разведенную водой старую тушь на ее ресницах и за остатки помады, наносимой на мамины губы только перед выходом в город; за то, что между мамой и отцом давно нет любви; за то, что они так плохо живут; и за то, что она, Катя, у них родилась, тем самым лишив маму возможности купить себе новые колготки…

Ее семья будет очень дружной и счастливой, вот такой: каждый в доме получит свой уголок, но все собираются в гостиной и в кухне за ужином. Завтракают тоже в полном составе. Она, Катя, для своих домашних вкусно-превкусно готовит, а в выходные они принимают гостей и сами ходят в гости. Ее дом – ее гордость, это такое место, где всем тепло, уютно и хорошо…

Катя очень отчетливо помнила себя в раннем детстве. Или ей только так казалось, что помнила, на самом деле это были додуманные рассказы старших, но это сути дела не меняло.

С раннего детства Катя усвоила одну аксиому: все люди качественно разные – одни родились в нормальных условиях и нормальных семьях, и поэтому в жизни у них все всегда идет, как полагается, другие же, напротив, появились на свет в плохих условиях и этим предопределили все свое дальнейшее существование. Их семья олицетворяла собою второй, неудачный случай. «У нас все не слава богу, – часто жаловалась на жизнь мать. – А чего еще ожидать с таким отцом? У других людей – дачи, машины, поездки к морю, а у нас ничего нет и никогда не будет». Катя в ответ на любое свое «хочу» в ответ слышала: «У нас нет денег!» Что бы она ни попросила, денег не было. Даже когда Катя получала желаемое, ей обязательно напоминали о том, что денег в семье нет. «На, но только больше ничего не проси!» Или: «Я тебе покупаю эту игрушку, но ко дню рождения ничего не жди, потому что у нас нет денег!» Почему денег нет и когда же они наконец появятся – Катя не спрашивала, так как ответ на него был вложен в ее маленькую голову едва ли не с рождения и сводился к тривиальной фразе: потому, что у нас такой папа. Папа один, и другого не будет, поэтому и жить мы будем плохо. Всегда. «Папа – твой, он плохой, а значит, и ты плохая. И все-все в этой жизни у тебя будет плохим по определению, потому что иначе быть не может, а если что-то хорошее и перепадет, то случайно и ненадолго» – эту мысль, донесенную до нее матерью, Катя тоже усвоила рано и навсегда. Мысль была справедливой и постоянно подтверждалась горьким опытом.

В первый класс она пришла с самыми некрасивыми цветами – тремя гвоздиками, – в то время как у остальных были пышные букеты из гладиолусов. Катя была самой маленькой в классе и на физкультуре стояла последней, в своей некрасивой спортивной форме. У нее был самый некрасивый ранец с некрасивым пеналом и дневником в некрасивой обложке, которую отец собственноручно изготовил из куска серо-зеленого дерматина. Получилось неаккуратно, с лохмотьями по краям и засохшими каплями клея. Обложка не снималась, поскольку была намертво приклеена к дневнику. Подавать учителям такой дневник Катя стеснялась. Когда он лежал на парте, она всегда прикрывала его тетрадкой или учебником. Папа исходил из лучших побуждений – он в кои-то веки захотел сделать что-нибудь полезное по дому и сделал то, что не требовало особых усилий, – обложку. Да Катя прекрасно обошлась бы обычной, полиэтиленовой! Но, к ее несчастью, отца одолела жажда деятельности. К пущему же несчастью, у Кати были крупные зубы с щербинкой, из-за которых ее прозвали Белкой. Катя уговаривала родителей, чтобы они отвели ее к стоматологу, который поставит ей на зубы брекеты, как у других детей из ее класса. Маме было некогда, папе – тем более. Для ее родителей куда-нибудь сводить дочь приравнивалось к подвигу. Мама сказала, что она тоже носила в детстве брекеты и ей они не помогли, а только испортили эмаль. В подтверждение своих слов она продемонстрировала неровный ряд поврежденных зубов. Катя осталась без брекетов. Она с завистью смотрела на своих одноклассников, щеголяющих металлическими вставками во рту, и тихо плакала от обиды.