Читать книгу "Хозяин города - Анастасия Шерр"

— Милан? — послышалось откуда-то снизу. — Это ты, что ли? Я не понял, а ты чё там делаешь?

Костик. Его только и не хватало для полного счастья. Сделав вид, что не услышала, пошла обратно в спальню и перед тем, как дверь за мной закрылась, до ушей донёсся отборный мат.

* * *

— Что ты там делала? — Костя налетел на меня, как ураган. Впечатал в дерево, встал, преградив собой все пути к бегству.

Я беспомощно осмотрелась вокруг. Кроме Маринки никого… Не пугать же ребёнка воплями.

— Отойди от меня, — грозно зыркнула, парень тут же отступил.

— Так что ты там делала?

— Где? — выдохнула устало, на самом деле, конечно, зная, о чём идёт разговор. Почему-то каждый встречающийся мне мужик считает, что я его вещь. Уже даже не удивляюсь.

— В комнате Андреевича. Что ты там делала, Мил? — давит взглядом, злится. Отелло прям, не меньше.

— А тебе-то что? — с некоторых пор я решила, что больше не стану оправдываться. Бекет прав, мне должно быть всё равно, что обо мне подумают все эти чужие люди.

— Как это что мне? Мил, ты чё? У меня ж серьёзно всё. Я тебя как увидел тогда, хотел себе забрать. Дурак… Надо было забрать и спрятать, — сжимает руку до боли, так что наворачиваются слёзы.

Главная ошибка нашего нового мира в том, что мужчины, и правда, забыли о равноправии. Или хотя бы о том, что женщины — тоже люди. Они считают нас безделушками без права голоса, и это в лучшем случае. А так, обычно мы товар. Дорогой, хороший товар. Во многом, конечно, мы виноваты сами… Женщины ещё до войны так гнались за феминизмом, что не заметили, как превратились в рабынь. Мужчины не любят, когда кто-то, кто слабее их, пытается взобраться на вершину. Мужчины не любят проигрывать и делиться властью. А потому подавляют малейшую попытку подвинуть их на пьедестале.

— Я не подстилка тебе, Костя, чтобы забрать и спрятать. Я человек, такой же, как и ты. И по конституции имею все те же права, что и ты. Так что, будь добр, отвали подальше и больше не нарушай моё личное пространство, — толкаю его в грудь, хочу уйти, но недобитый ревнивец больно хватает меня за предплечье, возвращает назад.

— Плевал я на твою конституцию. Это благодаря таким как я она существует, поняла? Я сказал, что будешь моей — значит, ты будешь.

— Встань в очередь, — усмехаюсь ему в лицо и кривлюсь от боли в плече, куда переместилась его ручища.

— Ты с ним спишь, да? Поэтому стояла на его балконе? Трахает тебя Бекет, а? — прижимает к дереву, о которое я уже ободрала всю куртку, наклоняется к моим губам.

— Нет, не сплю! Ни с кем здесь я не сплю и спать не буду, ясно вам всем?! Отпусти меня, а то заору!

— Ори! Ты часто будешь орать подо мной! — целует в губы, хватая за лицо, а я мычу ему в рот и колочу кулаками по плечам.



— Пусти! — бью его по лицу, глотаю слёзы обиды и хочу бежать, но понимаю, что так лишь покажу свой страх.

— Мил… — его взгляд становится осознанным, а на щеке проступает багровое пятно, видать, влепила славно.

— Пошёл вон!

— Милка, прости. Бля, я сам не знаю, что со мной происходит. Прости, малышка, — он порывисто сгребает меня в свои объятия, утыкается носом в макушку, а я чувствую вдруг, как плотину прорывает…

Громко всхлипываю, и слёзы мгновенно пропитывают нагрудный карман его военной куртки. На данный момент мне абсолютно наплевать, что обо мне подумают. Сейчас я просто хочу пожалеть себя.

Костя терпеливо ждёт, пока потоп прекратится, гладит меня по голове. И это вроде как нормально — обычное человеческое сочувствие, но я-то знаю, что это всё показуха. Лишь бы «присунуть».

Отталкиваюсь от него руками, шмыгаю носом.

— Оставь меня в покое.

— Малышка, — он гладит меня по волосам, отходит назад. — Мне жаль, правда. Не хотел тебя обидеть. Мил, я вечером заступаю на дежурство, выйдешь ко мне? Просто поговорим. Обещаю, пальцем не трону. А, Мил?

Собираюсь послать его куда подальше, но вдруг слышу Маринкин визг и с ужасом вижу, как она отлетает от качелей и падает в снег.

* * *

— Ты что, совсем идиотка?! Оставила ребёнка на качелях! Посмотри на неё теперь! Дура неотёсанная, откуда ты только взялась на нашу голову! — Нина Степановна злобно шипит на меня, а я стою, понурив голову. В этот раз она целиком и полностью права. Я клиническая идиотка.

Глотаю слёзы, глядя на кроху, и чувствую её боль на физическом уровне. Врач, конечно, заверил, что удар не сильный и единственный минус — это то, что на брови девочки останется шрам. Но я так испугалась, что теперь отойду не скоро.

Вижу, как в дом влетает Бекет, подбегает к нам и падает на колени перед диваном, на котором лежит Маринка. Осторожно берёт её мордашку в свои ладони, целует в лоб.

— Иван Андреевич, всё в порядке, уверяю вас… — начинает врач, но Бекет останавливает его резким жестом.

— Голова кружится, болит? — шарит взглядом по её личику, трогает голову, осматривает. Впервые вижу его настолько обеспокоенным. Кажется даже, что он не в себе. Оно и понятно…

Малышка мотает головой, улыбается отцу и тянется, чтобы обнять его за шею. Я знаю, что ей ещё больно, но отважная кроха держится, чтобы не беспокоить папу. Какая же она хорошенькая… А я чуть не допустила беду.

Смахиваю слезу, опускаю взгляд в пол, потому что в этот момент Бекет берёт Маринку на руки и устремляет бешеный взгляд на нас с нянькой. А меня изнутри жжёт раскалёнными углями вина. Уничтожает.

— Иван Андреевич, я всё вам объясню… — начинает лебезить Нина Степановна. — Это моя вина, — вот тут я начинаю чувствовать недоброе. — Я сказала Милане, чтобы приглядела за Маришей, а сама пошла в дом за лекарствами. Я отлучилась всего на десять минут, но этого хватило… Простите меня, Иван Андреевич, — ещё немного и заголосит. Я же прячу горькую усмешку в воротнике вязаного свитера. Она не на десять минут ушла, а на час. Но разве теперь это имеет значение?

— Отнеси Марину в комнату и не отходи от неё ни на минуту! — Бекет, судя по резкому тону, не повёлся на её оправдания.

И как только нянька с Маринкой исчезли за дверью, настала очередь главной виновницы. Он приблизился почти бесшумно, взял меня за лицо, заставляя посмотреть ему в глаза.

— По какой причине ты не досмотрела за моей дочерью? Отвечай мне, Милана. Отвечай, — голос его тихий, но бьёт по нервам похлеще крика. Я невольно сжимаюсь, ищу руками опору, но его пальцы впиваются в мои щеки сильнее, как бы предупреждая.

— Я всего на минуту отвернулась… — знаю, это не оправдание, за минуту могло произойти что угодно. И всё произошедшее — целиком моя вина. Но так страшно, словно мне грозит жуткая расправа. — Простите…

— Куда ты отвернулась? И почему? — всё так же тихо, обманчиво спокойно, однако, я понимаю, что он всё знает. Или же догадывается.