Читать книгу "Мор - Лора Таласса"

Всадник так заботлив, он не забыл подобрать для меня одежду, но при этом позволяет своей проклятой заразе убивать детей.

Откинувшись назад, Мор наблюдает, как я одеваюсь, и взгляд, которым он скользит по моему телу, далеко не так равнодушен, как раньше.

Впрочем, скорее всего, мне это просто кажется.

Я нахожу в себе силы посмотреть ему в глаза.

– Измени свое решение.

– Нет.

Стиснув зубы, я пристально смотрю на него с осуждением. Но его этим не проймешь.

– Я здесь не для того, чтобы потакать твоим прихотям, – у него совершенно ровный, бесстрастный голос. – А для того, чтобы покончить с этим миром.

Глава 18

Лихорадка уносит человека за три дня. Иногда за четыре, если кому-то особенно не повезло.

Как этой семье.

Не пойму, то ли это зависит от свойств организма, то ли Мор как-то управляет течением болезни (либо наказывает меня за то, что постоянно вывожу его из себя, либо, наоборот, решил со мной помириться и позволил этим людям пожить подольше).

Прошло четыре долгих, мучительных дня болезни, прежде чем все члены семьи умерли. Мать, отец, сын и дочь. Всех четверых унесла эта тупая, бессмысленная зараза.

Четыре дня я оставалась в их доме по настоянию Мора, который заявил, что мне необходимо восстановить силы. Четыре дня, в течение которых сам всадник появлялся редко, а я ухаживала за семьей – вопреки их желанию. Они требовали, чтобы я ушла. По крайней мере, пока не ослабели настолько, что уже не могли заботиться о себе сами.

– Почему он это делает? – спросила меня женщина, Хелен, за день до смерти.

Я стояла на коленях у ее кровати.

– Я не знаю.

– Почему он спас тебя? – настаивала она.

– Я попыталась его убить, – объяснила я. – Он оставил меня в живых, чтобы наказать.

Она покачала головой.

– Вряд ли, – пробормотала она. – У него могут быть свои причины, но я сомневаюсь, что наказание – одна из них.

От этих слов я похолодела, и впервые за все время, подумав о своем положении, почувствовала неуверенность.

Зачем еще всаднику держать меня при себе, если не для наказания?

Я вспомнила пытки, которым он меня подвергал, и неуверенность улетучилась. Хелен просто не знает, через что Мор заставил меня пройти. Все дело в этом.

Первым умер отец. Это был рослый детина, здоровенный, как танк. Я была уверена, что он продержится дольше остальных. И вот, поди ж ты, в самом начале четвертых суток он в последний раз хрипло закашлялся и скончался на широкой кровати, которую делил с женой.

К этому времени у Хелен уже не осталось сил, чтобы переложить его. Я как-то умудрилась стянуть на пол его покрытое язвами тело, но вытащить его из комнаты Хелен мне не позволила.

– Дети не должны видеть его… таким, – слабо протестовала она.

Так что я дотащила его до ванной комнаты, а Хелен вынуждена была лежать в нескольких метрах от его остывающего, гниющего трупа. И, хотя ее собственная смерть уже была близка, она прожила достаточно долго, чтобы осознать весь ужас происходящего.

Следующим был сын. Перед тем, как он умер, я принесла его в родительскую спальню, чтобы Хелен могла обнять его.

Она последовала за ним через два часа.

Последней уходила Стейси, их маленькая дочурка. Она умирала в пижамке с единорогами, лежа под потолком с наклеенными звездочками, светящимися в темноте. В горячечном бреду она звала маму, плача, просила о помощи папу, когда вскрывающиеся нарывы причиняли ей невыносимые страдания.

Я все время держала ее за руку, гладила по волосам, делая вид, что я ее мама – эта ложь приносила ей хотя бы небольшое утешение. Наконец и она отправилась вслед за родными. Тихо и мирно, словно вышла из одной комнаты и вошла в другую. Ее грудь поднималась и опускалась все реже и тише, пока не замерла совсем.

Это было двадцать минут назад. Или, может быть, час. Время насмехается над нами, когда этого меньше всего ждешь.

Я сижу рядом со Стейси и держу ее за руку, хотя знаю, что она умерла. Я многое повидала, служа пожарным, и, казалось, стала толстокожей, но это… это что-то совсем другое.

Она была ребенком. И умерла последней, и никто, кроме бывшего пожарного, не провожал ее в мир иной.

У меня за спиной со скрипом отворяется дверь.

– Пора ехать, – говорит Мор.

Я вытираю мокрые от слез щеки. Перекладываю руку Стейси ей на грудь, встаю и иду к двери.

Я прохожу так близко от него, что чувствую тепло его тела.

– Разве так необходимо забирать детей? – хриплым шепотом спрашиваю я.

Опустив руку мне на плечо, Мор выводит меня из комнаты.

– Хочешь, чтобы они умирали медленно?

– Хочу, чтобы они не умирали.

– Что, по-твоему, произойдет с ними, смертная, когда умрут все их родные? Когда эти дети останутся совсем одни? Думаешь, они смогут охотиться? Добывать себе пропитание?

Все заготовленные возражения камнями застревают в глотке. Я стою и молча смотрю на него.

– Видишь, – говорит он, – ты и сама понимаешь, что я прав, как бы ты меня ни презирала.

– Почему тебе вообще нужно убивать? – спрашиваю я, когда он выводит меня в коридор.

– Почему тебе нужно было разрушать этот мир? – парирует всадник.

– Я его не разрушала.

– Разрушала. Как я не должен дотрагиваться до каждого человека, чтобы его убить, так и ты не обязательно должна была собственноручно поджигать этот мир, чтобы стать причиной, по которой он горит.

Я тру глаза. Каждый раз, разговаривая с всадником, я словно бьюсь головой о стену и, как ни стараюсь, ничего не могу добиться.

– Но почему все это должно быть таким кошмаром? – шепчу я. – Язвы, нарывы…

– Это чума. Она не должна приносить удовольствия.

Он выводит меня из дома. Там уже ждет Джули. Седельные мешки набиты добром, взятым из этого дома. Я чувствую себя осквернительницей могил, мародером, обирающим мертвецов. Знаю, знаю, им больше не нужны ни еда, ни теплые куртки – но все равно не могу отделаться от мысли, что все это неправильно.

Я безучастно забираюсь на коня, следом за мной в седло вскакивает Мор. И, как ни в чем не бывало, мы покидаем дом и бывших его обитателей.

Проехав всего с километр, всадник извлекает из седельного мешка завернутый в бумагу сэндвич и протягивает мне.

– Ты не позавтракала, – объясняет он.

Я сжимаю сверток в руке.

– Ты что… приготовил его для меня?