Читать книгу "Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли"

– О, почту за честь, почту за честь!

На том мы и расстались. Он продолжал стоять с непокрытой головой на палубе своего небольшого корабля, и его загорелое лицо светилось добротой, словно на нем отражался негасимый луч солнца. Добродушный и веселый жулик! В нем странно переплеталось хорошее и дурное, и все же его ложь звучала лучше многих истин, высказанных нам беспристрастными друзьями. И можете быть уверены, что великий ангел-летописец понимает разницу между ложью во спасение и убивающей правдой и, соответственно, отмеряет нам воздаяние или наказание на небесах.

Оказавшись на улицах Палермо, я первым делом решил обзавестись одеждой из лучших тканей, соответствующей облику благородного человека. Портному, в чье заведение я зашел с этой целью, я объяснил, что присоединился к компании ныряльщиков за кораллами из чистого любопытства и временно переоделся в их одежду. Хозяин мастерской с еще большей готовностью поверил в мою историю, когда я заказал ему в кратчайший срок пошить мне несколько костюмов, назвавшись графом Чезаре Оливой и дав адрес лучшей в городе гостиницы. Он обслужил меня с подобострастной любезностью и позволил воспользоваться одной из задних комнат, где я сменил лохмотья ныряльщика на одежду благородного господина – готовый костюм, который сидел на мне более-менее сносно.

Вжившись в новый образ, я арендовал комнаты в лучшей гостинце Палермо, заплатив за несколько недель вперед. Недель, которым предстояло стать наполненными тщательными приготовлениями к жестокому возмездию, которое мне надлежало исполнить. Одной из моих главных задач было поместить имевшиеся у меня деньги в надежные руки. Я разыскал самого авторитетного в Палермо банкира и, представившись вымышленным именем, заявил, что только что вернулся на Сицилию после многолетнего отсутствия. Он принял меня очень благожелательно и, хотя, похоже, поразился огромному богатству, которое я принес с собой, проявил достаточное желание обеспечить все для его безопасного хранения, включая мешочек с драгоценными камнями – некоторые из них своим необычным размером и блеском вызвали у него неподдельное восхищение. Видя все это, я настоял, чтобы он принял от меня великолепный изумруд и два больших бриллианта, все неоправленные, и попросил его заказать себе кольца, которые он мог бы носить. Удивленный моей щедростью, он вначале отказался, но естественное желание заполучить такие редкие камни наконец взяло верх, и он взял их, осыпав меня благодарностями. Я же был вполне доволен тем, что благодаря своим драгоценным подношениям столь ненавязчиво заручился его преданностью, так что он или забыл, или более не видел необходимости в том, чтобы спросить у меня сведения, которые в моем случае получить было бы либо исключительно трудно, либо совсем невозможно.

Покончив с этим делом, я приступил к следующему вопросу. Как мне изменить свой облик и биографию настолько, чтобы никто не смог обнаружить во мне ни малейшего сходства с покойным Фабио Романи – ни в моем внешнем облике, ни в голосе, ни в манере себя вести? Я всегда носил усы, и они сделались белоснежными, как и волосы. Теперь я отпустил еще и бороду – она тоже была белой. Однако, в противоположность этим признакам возраста, мое лицо начало округляться и снова выглядело молодым. Мои глаза, всегда большие и темные, обрели свой прежний блеск и несколько дерзкое выражение. И это выражение, как мне показалось, могло навести на мысли о сходстве тех, кому доводилось знать меня до моей кончины. Да, глаза мои выражали то, что нужно было забыть и о чем надо было молчать. Что же мне делать со своими глазами-обличителями?

Я подумал над этим и вскоре принял решение. Нет ничего проще, чем симулировать слабое зрение, зрение человека, ослепленного ярким южным солнцем. Я буду носить очки с затемненными стеклами. Я купил их сразу же, как только эта мысль пришла мне в голову, и, запершись у себя в комнате, примерил их перед зеркалом. Я остался доволен: они прекрасно дополняли мой новый облик. С очками, белоснежными волосами и бородой я выглядел как неплохо сохранившийся мужчина лет пятидесяти пяти или около того, единственным физическим недостатком которого было слабое зрение.

Теперь следовало изменить голос. От природы я обладал необычайно мягким голосом и быстрым, но четким выговором, и у меня вошло в привычку, как почти у каждого итальянца, сопровождать слова энергичной и выразительной жестикуляцией. Я начал тренироваться, как актер готовится к роли. Я стал говорить с резкими интонациями, неторопливо и холодно растягивая слова, иногда даже саркастически-отрывисто, тщательно избегая малейших движений головой или руками во время разговора. Все это давалось мне чрезвычайно тяжело, забирая массу времени и сил. Но за образец для подражания я взял себе англичанина средних лет, остановившегося в той же гостинице, что и я, а этот накрахмаленный флегматик не расслаблялся ни на минуту. Он был своего рода человеком-айсбергом, безупречным и респектабельным, с выражением благочестивой мрачности и недовольства, которое сыны Британии напускают на себя, оказываясь в заморских краях. Я старался как можно точнее копировать его манеру поведения: держал рот на замке с тем же видом непробиваемого упрямства, ходил с такой же прямой, как доска, спиной и рассматривал окружающих с той же высокомерной брезгливостью. Я понял, что наконец-то добился успеха, когда случайно услышал, как официант в разговоре со своим напарником назвал меня «белым медведем».

Я сделал кое-что еще. Я написал учтивое письмо редактору самой популярной в Неаполе газеты, которую, как я знал, всегда читали на вилле Романи, и вложил в него пятьдесят франков. Я попросил его лично для меня добавить в следующий номер небольшую заметку. Заметка эта в общих чертах звучала следующим образом:

Как стало известно редакции, синьор граф Чезаре Олива, дворянин, долгие годы проживший за границей, только что вернулся на родину, обретя почти сказочное богатство, и собирается прибыть в Неаполь, где в будущем намерен обосноваться. Верхушка здешнего общества, несомненно, с восторгом примет столь выдающееся дополнение к его блистательному кругу.

Редактор исполнил мою просьбу и слово в слово напечатал в газете то, что я ему отправил. Он прислал мне номер с заметкой, добавив к нему «миллион наилучших пожеланий», но скромно промолчал о пятидесяти франках, хотя я уверен, что он с величайшей радостью положил их себе в карман. Пошли я ему вдвое большую сумму, и он провозгласил бы меня королем или императором, путешествующим инкогнито. Редакторы газет выставляют себя людьми благородными. Возможно, в Англии дело именно так и обстоит, но в Италии большинство из них за деньги сделают что угодно. Вот ведь бедняги! Но разве можно их винить, учитывая, как мало они зарабатывают тем, что марают бумагу чернилами? На самом деле я вовсе не уверен, что редакторы английских газет не способны принять взятку, если размер ее достаточно велик и если поднести ее с должной деликатностью. Например, в Лондоне точно есть пара журналов, которые не откажутся напечатать неважно или даже плохо написанную статью, если предложить им за это тысячу фунтов!

В предпоследний день своего пребывания в Палермо я сидел, удобно устроившись в мягком кресле у окна курительной комнаты гостиницы, глядя на переливчатые воды залива. Было почти восемь вечера, и, хотя небеса еще багровели волшебными красками заката, с моря подул довольно свежий ветерок, возвещая о приближении прохладной ночи. Образ, в который я вжился, а именно немного резкого и циничного человека, повидавшего жизнь и не очень ее любившего, благодаря ежечасным тренировкам сделался практически моей второй натурой. Мне и вправду становилось трудно возвращаться к тому легкому и беспечному «я», которое осталось в прошлом. Я постигал искусство быть грубым, пока не сделался грубым: мне предстояло сыграть главную роль в намечавшейся драме, и я в совершенстве изучил эту роль.