Читать книгу "Рузвельт - Дилан Лост"

— Мы банкроты. — объявил Джек.

Джулиан подавился печеньем.

— Что?

— Сегодня утром прошло последнее заседание. Суд вынес решение.

Я не моргала две долгие-предолгие джековские затяжки.

— Последнее заседание? — ожила я.

Третья затяжка.

— Как давно ты все от нас скрываешь?

— Давненько, — устало выдохнул Джек.

— Нихрена не понимаю, — нахмурился брат. — Что это все значит? Что будет дальше?

— Все банки вступили в реестр кредиторов, скоро начнутся торги. — объяснил Джек.

— Как это торги? — сердце у меня замерло. — Нам нечего продавать.

— Есть, — печально вклинился Чарли.

Я перестала дышать, прекрасно зная, что именно они имеют в виду.

— Последнюю ссуду я взял под залог дома. — бесцветно проговорил Джек, глядя куда-то в точку пространства над моим левым плечом.

Джек мог бы достать из раковины чугунную сковородку и заехать ей мне прямо по челюсти — я бы все равно испугалась от этого меньше, чем от сказанных им слов.

Дом. У нас больше не будет дома.

Мне казалось, я знаю, что такое боль. В детстве в меня стреляли, кидали тяжелые предметы, в приюте меня запирали в темных чуланах и надевали на голову мусорные пакеты. Я до сих пор вся была покрыта шрамами, ссадинами, синяками и появлявшимися из ниоткуда царапинами.

Но это ничто по сравнению с тем, что говорил Джек. Лучше бы он убил меня. Выжег сердце тлеющей у него в руках сигаретой.

Пятая затяжка.

— Нам конец? — задал вопрос Джулиан.

— Дом реализуют в ближайшие пару месяцев. Скоро придет пристав, чтобы описать имущество.

Кончик сигареты беззвучно расплющился о поверхность пепельницы.

— Нам конец, — понял брат.

Оперевшись ладонями о стол, я поднялась с места. Хотелось бы сделать это грозно, но получилось движение неуклюжего жирафа, отходящего от анестезии.

— Как? — я смотрела на Чарли. — Как ты ему это позволил?

Отец болезненно сморщился.

— Тэдди, детка… — он поднялся вслед за мной.

Кто-то постучал в кухонное окно. Кто-то за очередной стопкой водки.

— Иди нахрен, Ларри! — прорычал Джек, кидая что-то звенящее в окно. Видимо ключи.

Я качала головой, пытаясь отделаться от ноющей протаранившей меня пустоты.

— Как мы это исправим? — спросила я, все еще держась за стол, чтобы не упасть. — Мы же это исправим, верно?

— Я пытался полгода. У меня ничего не получилось. — мрачно выдал Джек.

Это было последней каплей.

— Тэдди! Стой!

— Тэдди! Куда ты?

Голоса доносились до меня издалека. Но было уже поздно. Потому что я выбежала из дома и трусцой понеслась вдоль улицы.

. .

У Хайда была одна особенность — он сплетничал, бубнил и жаловался на жизнь, как старуха на закате лет без намека на личную жизнь.

— Моя соседка — чокнутая истеричка. — заявил он.

— Кара твоя соседка. — напомнила я.

— Да. Но если бы я сказал, что Кара — чокнутая истеричка, ты бы сразу накинулась на меня. А она вчера, между прочим, нарисовала огромный член на моей двери из-за того, что я не поставил тарелку в чертову посудомоечную машину. Скоро я активирую свою внутреннюю сучку и сживу ее со свету… Не шипи, Марта, раствор перекиси слабоват, без глаза не останешься.

Хайд протянул салфетку часто моргающей женщине, а затем снова скрючился над ее покрашенной, завернутой в фольгу головой, фиксируя каждый локон.

Я была у Хайда на работе.

Думаю, бизнес моего друга заслужил особого упоминания. Хайд умудрился найти себе ремесло, которое идеально ему подходило. Он был парикмахером. Хотя в лицо ему это лучше не говорить, потому что он может маникюрными ножницами заживо содрать с вас кожу, доказывая, что он вообще-то «стилист».

Салон в арендованной и приятно обустроенной студии, где работал он и еще пара девушек, назывался «Кинсеаньера»(*). И название вполне оправдывало себя. Помещение находилось в самом сердце Мидтауна, среди шумных баров и сэконд-хэндов, в проходном дворе из латино-американцев, которым импонировало знакомое слово. Сразу через дорогу работал стриптиз-клуб, и местным «работницам» было без разницы, как называется место, где им делают прическу со скидкой.

— Медвежонок, пижамная вечеринка у нас вроде бы на следующей неделе, — Хайд наконец обратил внимание на меня и мой внешний вид.

Все это время я тихонько сидела на корточках у стены. В розовой пижаме, мягких тапочках, с растрепавшимся пучком на голове и телефоном в руках, я составляла компанию осунувшейся бамбуковой пальме в горшке под подоконником.

Другу я ничего не ответила, чем сильно его встревожила. За словом в карман мне обычно лезть не нужно.

— Так, девочки, я на перекур. — быстро объявил Хайд, сняв с себя поясную сумку с расческами и ножницами. — Марта, жди двадцать минут, пока впитается краска, и даже смотреть не вздумай на пончик, который лежит на столе. Съешь его, и я сдам тебя копам.

Друг протянул мне руку, помогая встать, и вытащил на улицу. В теньке, перед входом в салон стояла лавочка. Усевшись поближе к мусорке, Хайд закурил.

— Так что случилось?

Мне пришлось вкратце пересказать ему события сегодняшнего утра.

В течение целой минуты Хайд просто смотрел на меня и ничего не говорил. Сигарета на это время застыла в дюйме от его рта.

— Волчанка. — наконец произнес друг.

— Я серьезно, Хайд.

— Волчанка. — снова повторил он. — Волчанка. Волчанка. Волчанка.

Он выбросил недокуренную сигарету в урну.

— Какого черта, Тэдди?

— Если бы я знала…

Я уселась подальше от кондиционера, висящего прямо над скамейкой. В прошлом году туда засосало клок моих волос, который Хайд состригал ножницами. Всю осень пришлось отходить с залысиной.

Я притянула колени к подбородку и обернула вокруг них руки. Плакать было нельзя.

— Извини. — Хайд погладил меня по плечу. — Мне жаль, медвежонок. Очень-очень жаль.

Я изо всех сил прикусила губу.

Хайд не приближался слишком близко и правильно делал. Он прекрасно знал, что если даст мне хоть немного объятий — я разревусь, как младенец, пару секунд назад покинувший материнскую утробу.

Никто, вообще-то, никогда не запрещал мне плакать. Тем более Хайд. Но у меня особенные отношения со всеми жидкостями организма. Я — хозяйка своего мочевого пузыря: во всех школьных походах с ночевками в палатках я единственная никогда не ухожу писать в кусты, вместо этого терплю до дома, как полагается. Я приучила себя спать с закрытым ртом, чтобы не пускать слюни во сне, ежесезонно я вынюхиваю половину бутылька спрея для носа, чтобы не мучиться с насморком. Меня даже никогда в жизни не рвало. Ну или по крайней мере, не в общественном транспорте.