Читать книгу "Водный мир - Людмила Райот"

И с ним так всегда. Только намекни, что не против — возьмет все и даже больше.

В этот раз я балансирую на грани действительности и мира иллюзий. Присутствую и там, и там — одной ногой стою на твердом покрытии пола, другая застряла в облаках. Звезды спустились с неба и кружат в танце рядом с нами, подпевают музыкантам стройными голосами. Испаряются биллионами заряженных частиц, пронзают меня насквозь, а я не чувствую ничего, кроме легкости и блаженства.

Музыка всхлипывает последней протяжной нотой и обрывается, сменившись бодрой дробью жестких палочек по натянутой коже. Или это лихорадочный ритм, выбиваемый нашими сердцами, а барабаны тут вовсе не при чем? Темп учащается, вынуждая нас двигаться быстрей, тесней прижиматься, впечатываться друг в друга, становясь единым целым. Вокруг витает тот самый сладкий аромат, который я узнала только сейчас… Такой знакомый, волнующий, сжимающий внутренности требовательным спазмом, а голову — внезапным страхом.

Вокруг витает любовь. И я наивно верю, что она еще не успела отравить мою кровь и одурманить разум.

— Прости, что не нашел тебя сразу, как ты сбежала, — его дыхание обжигают шею горячим дуновением, в то время как слова, доходя до разума, производят действие прямо противоположное — окатывают ледяным душем. Когда-то я ждала этих слов, как ненормальная, спала и видела Ника, раскаявшегося и просящего прощения. Но сейчас мне вовсе не хочется возвращаться мыслями в то непростое время; момент здесь и сейчас прекрасен настолько, что любые упоминания о пережитой некогда боли вызывают недоумение и чувство отторжения.

На секунду каменею телом и тут же расслабляюсь. Понимаю — боли больше нет. А, может, никогда и не было. Это не мои воспоминания: та Варисса осталась в глубоком прошлом. Нынешняя — родилась в черном кратере дыры и исполинских волнах Великого моря, швыряющего ржавый баркас, словно хрупкую щепку, и приняла крещение в сухих ладонях древнего гереро.

Прижимаюсь к Никелю еще крепче, левой рукой сжимаю его ладонь, правой скольжу вверх по плечу, дотягиваюсь до шеи и запускаю пальцы в непослушные, мягкие завитки волос. И, подобно той самой щепке, сдаюсь на волю искрам, колющим руки огненными иголками, отпускаю все заслоны, впуская внутрь поток из оглушающего, сметающего все препятствия, ликования.

Любовь уже не просто вокруг. Она течет по моим венам, влияя и подстраивая под себя тело и мир вокруг.

Вместо звуков — рваный пульс заходящегося в агонии сердца. Вместо дыхания — огонь, разливающийся в легких. Вместо наблюдающих за танцующими зрителей — размытые пятна, вместо лиц — застывшие эмоциями маски: радость, радость, волнение, снова радость. И вдруг — отвращение: одна из масок смутно напоминает Тимериуса, смотрящего прямо на нас. Всего мгновение на осмысление — и сильная рука Никеля поворачивает меня на сто восемьдесят градусов.

Резкость движения выводит из транса. Наполняющие площадь фигурки тоже распадаются, срываются с места, по одному, по двое или целыми группами устремляются в боковые улицы, ведущие по направлению к набережной. Это не похоже на конец вечеринки, скорее, на ее вступление в новую фазу. Атлантийцы веселы и предчувствуют очередное развлечение.

— Куда все идут? — спрашиваю я одного из атлантов, на что он лишь улыбается и задорно блестит глазами.

— Как куда? К Морю, конечно!

Хочу бежать вслед за ними, но Ник останавливает меня.

— Ты не знаешь, что там начнется… сущее непотребство!

Не знаю, но догадываюсь, и оттого желание присутствовать при непотребстве лично лишь усиливается.

— Потому мы и должны быть там, понимаешь? — смеюсь и тяну его за руку, почти не удивляясь тому, что он, пусть и с неохотой, подчиняется.

Толпа увлекает нас с Никелем вслед за собой, течет по узким проулкам и заполняет огромную набережную, ту самую, где вчера (неужели это было всего лишь вчера?!) купался Тим.

Молодежь подбегает к мокрым от прибоя ступеням и начинает раздеваться — впопыхах, смеясь, боясь опоздать на одним им известное таинство. Девушки стягивают платья, мужчины спускают брюки. На набережной тоже разведены большие костры, вкупе со звездами освещающими пустое пространство не хуже дневного светила, поэтому вижу я достаточно.

Кажется, Нику нужно извиниться перед Тимериусом за свою недавнюю вспышку, ведь купаться голышом — одна из традиций жителей водного мира, такая же обычная, как заплетание кос и набивание татуировок. Муж стоит, сложив руки на груди, всем своим существом выражая порицание диким и первобытным реалиям Атлантиса, а мне от происходящего становится еще веселее: хочется хохотать, носиться взад-вперед по ступеням, поднимая в воздух брызги, промокнуть аж до нитки, восхваляя Великое Море.

Я понимаю атлантов так, будто стала одной из них. В происходящем нет ничего ненормального, наоборот — было бы ненормально, завершись подобный вечер как-то иначе. Островитяне не вкладывают в голое тело большего смысла, чем оно собой представляет, не возводят в культ и не принижают в похабщину, чем напоминают мне детей. В их оголении нет ни капли пошлости, лишь стремление быть наедине с природой такими, какими она их и создала. В этом их понимание ПРАЗДНИКА.

«А ведь и наш праздник скоро закончится, и придется возвращаться в тесное жилище на окраине острова», думаю я. При мысли о том, что впереди — целая ночь в одном доме с Ником, отделенным от меня лишь тонкой стеной, в голову ударяет оглушающий коктейль из предвкушения, тоски, возбуждения… И необъяснимых угрызений совести: где-то поблизости в это время будет и Тимериус.

— Надеюсь, ты не употребляла алкоголя местного производства? — доносится до меня хриплый голос Никеля. — Ведешь себя так, будто не в своем уме…

Опускаю глаза вниз: руки сами собой взялись распускать шнуровочное плетение на платье, отсоединяя один отрез ткани от другого. Вряд ли после ментального вмешательства Стронцо и Андо понятие «своего ума» применимо ко мне. Но область мозга, ответственная за принятие решений (неважно, «моя» или «не моя»), абсолютно уверена: я хочу присоединиться к ныряющим в воду атлантийцам.

Воплотить свое желание в жизнь я не успеваю: в нескольких сотнях метров от берег вода пенится, пузырится и вдруг расступается, являя взору что-то округлое. Я вскрикиваю: это выныривает один из моих ночных кошмаров, воплотившись в огромном морском чудище. Гладкие бока слабо блестят в свете костров, придавая им сходство с кожей кита. Мгновение — недостаточное, чтобы разошедшиеся островитяне успели понять, в чем дело, — и существо подпрыгивает, ложась брюхом на черную поверхность океана: из отверстий бьют струи воды, брызги и поднятые волны устремляются к острову.

Не успеваю я сообразить, что это никакое не чудище, а всего лишь подводная лодка, как загадочное судно снова начинает видоизменяться. Корпус трескается, выпуская наружу четыре пары длинных тонких «ног», на конце которых покачиваются удлиненные понтоны (1). Опираясь ими на воду, и разгибая составные опоры, корабль поднимается над водой, становясь похожим на гигантского жука-водомера, и двигается в нашу сторону.