Читать книгу "Следствие разберется. Хроники «театрального дела» - Алексей Малобродский"

Легенда об искусном и хитром судье Артуре

Я поведаю читателю лишь о тех подвигах достославного Артура Карпова, которым лично сподобился быть свидетелем и даже невольным участником. Другие же бесчисленные подвиги сего судьи и чудеса, им прилюдно творимые, оставлю несомненно более совершенным перьям просвещённых летописцев и поэтов, которых заслуживают личность и эпоха славного Артура.

Но вначале кратко опишу моего героя. В затхлых коридорах бесчисленных судов, опутавших паучьей сетью мою бедную родину, трудно сыскать более отвратительного, лживого и беспринципного существа. При этом внешность он имеет дородную и обманчиво благородную. Мантия красиво облегает его статную фигуру, походка тверда и решительна. Зычный голос его звучит твёрдо, но в то же время речь не отличается внятностью и членораздельностью. Впрочем, и в речах его товарищей, членов продажного судейского ордена, мало кто из посторонних может разобрать осмысленное содержание с первого, а то и со второго раза. Сказывала мне одна весьма знающая старуха, что судей уровня Артура специально умелые риторы учат говорить так, чтобы клубы значительности вились вокруг слов их, а связных мыслей невозможно было бы ухватить. Постигают они это мастерство, дабы чернь из подсудимого простолюдья или докучливые выскочки из адвокатского сословия не поганили своим произвольным толкованием священной абракадабры, доступной пониманию лишь посвящённых. Однако есть в судейских речах такие обязательные для произнесения фразы, которые невозможно обратить в абсолютную бессмыслицу, которые, как бы судья ни старался, всё-таки содержат толику умопостижимых сведений. Такие места надлежит проговаривать томным, но быстрым шёпотом, неуловимым ушами простых смертных.

Злые глаза Артура, глазёнки-лютики, обычно глядят сквозь человека, как бы того человека и вовсе перед ним нет. Когда же приходится Артуру по необходимости делать вид, что он слушает оправдания судимых им жалких людишек, в глазах его отражается смесь досады и недоумения. Что они могут сообщить суду такого, что заставило бы Артура усомниться в решениях, которые заблаговременно сообщили ему сильные мира сего? Ничего. Но судья вынужден соблюдать докучливый ритуал, ибо такова воля пославших его, тех, кто мудрее и выше. Обыкновенно в своё оправдание людишки издают жалкое блеяние, не нарушающее предписанного ритуалом порядка. Но иногда встречаются и неразумные, бесноватые, дерзающие возражать. В таких случаях непроницаемые матовые глазки начинают поблёскивать, краснеть и прямо-таки буровить несчастного, оказавшегося на беду свою в воле злобного Артура. Признаемся, что изредка кто-нибудь нет-нет да и смутит искусного судью. В такие постыдные минуты в его глазах можно уловить движение, намекающее на его человеческую природу. Не подумайте, что я имею в виду что-нибудь вроде совести – нет, конечно же нет; только раздражение, трусость и мстительность.

Но довольно предуведомлений. Перейдём к подвигам.

Семнадцатого октября Артур притворно гневался из-за дурного качества материалов, представленных ему следователем. Артистизм на грани скоморошества – его конёк, ценимый, я думаю, силами и начальствами. В кулуарах он «похлопывал по плечу» адвокатов, хвалил их выступления и доверительно жаловался на некачественное расследование, которое его, судью, ставит в крайне затруднительное положение, ведь ему необходимы хоть мало-мальски убедительные доводы и хоть какое-то подобие фактов – приходится делать работу за себя и за болванов-следователей. Похоже, при этом он любовался собой, не допуская мысли, что кому-то из участников фарса может прийти в голову возражение против предначертанного сценария и незыблемого распределения ролей. Но я возражал. Артур негодовал. Мгновенно сменив тактику и бессовестно злоупотребляя своим судейским молотком, он прерывал меня на каждом слове, не давая закончить ни единой фразы. «Молоток» тут упомянут фигурально – самоуверенный Артур не пользовался при мне ритуальным реквизитом. Не желая далее оставаться в узилище, я утверждал, что мои гонители держат меня в заточении единственно с целью сломить мой дух и принудить к самооговору. В доказательство я требовал огласить в заседании и учесть при принятии решения мою переписку с прокуратурой, МВД и СК, которая живописала и подтверждала злодейства следователей. Карпов отказался оглашать жалобы, пообещав изучить их в ходе заседания. Излишне говорить, что он соврал. Об этом свидетельствует протокол заседания, с которым, кстати, вышла примечательная история. В документе, доставленном мне в тюрьму через несколько дней, была описана лишь небольшая часть процесса, он обрывался, не дойдя до середины. Среди прочего были указаны имена посторонних адвокатов и прокурора, не принимавших участия в заседании. Известно, что судейские стряпчие печатают решения под копирку; новостью оказалось, что судья подписывал их не читая. Лишь к ноябрьскому апелляционному заседанию появилась подчищенная и выхолощенная версия. Халтура в изготовлении протокола выразительно венчала устроенный Карповым балаган, но не влияла на суть решения – оставить меня в застенках ещё на три месяца.

Из материалов дела было неясно, кому именно нанесён ущерб. Ксения Карпинская настаивала, что в отсутствие потерпевшего обвинение в мошенничестве, то есть присвоении чужого имущества, не имело смысла. В том октябрьском заседании выяснилось наконец, что потерпевшим признано Министерство культуры Российской Федерации. Постановление об этом было подписано почти пять месяцев назад. Но следствие долго скрывало, кто именно понёс ущерб. Почему? Думаю, потому что не могло определиться с величиной этого мнимого ущерба. Какую сумму прилично украсть, чтобы приговор знаменитому режиссёру выглядел убедительно? Начинали с миллиона двухсот тысяч. Когда обвинили меня, сумма выросла до двух с половиной. Но когда в дело вступил Полковник Цахес, масштаб радикально поменялся: сначала шестьдесят восемь миллионов, а потом и все сто тридцать три. Мне кажется очевидным, что без давления со стороны следствия в головы министерских чиновников не могла бы прийти столь откровенная чушь. Цели проекта «Платформа» были выполнены полностью и, по общему признанию экспертов и зрителей, с отличным результатом. Министерство соглашалось с такой оценкой и направляло Серебренникову благодарственные письма. Что касалось движения средств, роль Министерства сводилась к транзиту: оно получало деньги субсидии на свой казначейский счёт и перечисляло их «Седьмой студии» для реализации мероприятий «Платформы». То есть даже теоретически не могло понести потерь. Тем не менее «потерпели» – под диктовку следователя писали чиновники заявление. А в чём именно потерпели и каков размер ущерба, мы не знаем, этого следователь пока не сказал.

По окончании заседания я через адвоката попросил, чтобы Цахес посетил меня в СИЗО. Когда Ксения озвучила просьбу, полковник впал в неожиданное оцепенение. «Зачем?» – спросил он как-то затравленно. «Мой подзащитный хочет помочь вам установить истину. Хочет, чтобы вы лично задали интересующие следствие вопросы, и готов подробно ответить на них». За всё время длившегося больше года расследования руководитель следственной группы ни разу так и не удосужился допросить меня. По слухам, полковник Лавров уже выслужился в генералы.

В апреле следующего года недоброе знакомство с Карповым продолжилось. В очередной раз мне продлевали содержание под стражей. По закону ходатайство от следователя должно было поступить в суд не позднее семи дней до истечения предыдущего срока, а судья не позднее пяти дней после этого должен принять решение. Всякий, разумеющий счёт числам, сообразит, что при соблюдении этого условия решение должно быть принято самое меньшее за два дня до истечения срока. Однако суд был назначен ровно на тот день, когда темница моя должна была бы разверзнуть двери. То есть назначен он был совершенно незаконно, задним числом. Я указал на это прокурору, но блюститель закона осталась равнодушной. Артур покраснел, рассердился, промокнул платочком вспотевшую лысину и продолжил заседание. В обоснование своего ходатайства Полковник Цахес не первый раз приложил заявления дочерей Масляевой о слежке и угрозах в их адрес. Я в это время уже начал знакомиться с материалами дела и увидел в одном из томов официальную справку ФСБ о том, что сведения, изложенные в заявлении, не подтвердились. Справка эта находилась в распоряжении следствия уже полгода, но Цахес и его присные продолжали подавать в суды эти подложные документы. На это также я указал судье Карпову. Но разве мог он перечить следствию и своему басманному начальству? Нет. Зато привычно и легко поступался законом и совестью. Оба позорных эпизода он стыдливо вымарал из протокола, будто бы эти вопросы и не возникали. Он, конечно, понимал, что недобросовестное протоколирование легко разоблачить, так как зал был полон журналистов и велась аудиозапись заседания, но поступал подобно карапузу, который уговорил себя, что стал невидимым, когда зажмурил глаза.