Читать книгу "Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе - Эрнест Уильям Хорнунг"

– Великолепно, дружище, – сказал мне Раффлс. Он зашел повидаться со мной по одному делу и лежал теперь на спине в лодке, в то время как я одновременно и греб, и правил. – Я полагаю, они хорошо заплатили тебе за это, а?

– Ни гроша.

– Невозможно, Банни! А я думал, они отлично тебе платят. Дай только время, и ты получишь свое.

– О, нет, никогда, – отвечал я уныло. – Я должен довольствоваться честью быть принятым в этот мир, издатель уведомил меня об этом весьма длинным письмом, – прибавил я и назвал этого джентльмена ходячей его кличкой.

– Не хочешь же ты сказать, что писал ради денег?

Нет. Это являлось моим последним ресурсом. Но я делал и это. Грабежи кончились, в дальнейшем сообщничестве больше не было смысла. Я писал из-за денег, потому что действительно в них нуждался. Уж если говорить правду, я чертовски сел на мель. Раффлс в ответ кивнул головой, как будто давным-давно знал все это. Я разгорячился. Ведь это далеко не легкая вещь сводить концы с концами при помощи легкого, но неопытного пера. Я сам знаю, что не написал ничего ни особенно хорошего, ни особенно плохого, чтобы иметь успех Я вечно бывал не удовлетворен своим слогом. Со стихами я еще мог кое-как справляться, но они-то совсем не оплачивались. До фельетонов же с личными намеками или до пресмыкающейся журналистики я не мог да и не стал бы опускаться.

Раффлс кивнул опять, на этот раз с улыбкой, застывшей в его глазах, когда он откинулся назад, наблюдая за мной. Я хорошо видел, что он думает вовсе не о приводимых мною соображениях, и мне показалось, я могу предугадать его дальнейшие слова. Он так часто произносил их раньше, что, наверное, повторит и теперь. Я уже приготовил ему ответ, но, очевидно, он устал задавать мне одни и те же вопросы. Веки его опустились, он поднял газету, которую уронил перед этим, и мы успели проехать всю старую красную стену Гаматон-Коурта, прежде чем он вновь заговорил.

– Так они ничего тебе не дали! Дорогой Банни, твое произведение прекрасно не только как стихи, но потому, что ты выкристаллизовал так сказать, сюжет и заключил его в ореховую скорлупку. Ей Богу, ты сообщил мне много нового об этой жемчужине. Но неужели один единственный камень стоит пятьдесят тысяч фунтов?

– Сто, как я думаю, но он не подлежит оценке.

– Сто тысяч фунтов, – повторил Раффлс, и глаза его засверкали. Я снова подумал, что знаю, какие слова он сейчас скажет мне, но я снова ошибся. – Если жемчужина действительно так драгоценна, – воскликнул, наконец, Раффлс, – то незачем о ней и хлопотать, это не бриллиант, который всегда можно раздробить на кусочки. Впрочем, прошу прощения, Банни, я немного забылся!

Мы не промолвили больше ни слова о подарке императора. Гордость возрастает при пустых карманах, и уж конечно, не лишения заставили бы меня согласиться на предложение, которое я ждал услышать от Раффлса. Мое ожидание было наполовину надеждой, насколько я понимаю теперь свое тогдашнее состояние. Но мы не коснулась того, о чем Раффлс как будто забыл – моего «вероотступничества», моего «впадения в добродетель», как он любил называть мои теперешние стремления. Мы оба стали затем несколько молчаливы и несколько смущены, предавшись каждый своим размышлениям. Мы не встречались уже друг с другом в течение нескольких месяцев, и когда я свиделся с Раффлсом опять в ту же воскресную ночь, часов в одиннадцать, мне почудилось, что я расстался с ним давным-давно.

Но пока мы поджидали поезд, я заметил при свете станционных огней, как его светлые глаза пристально впились в меня, и когда наши взгляды встретились, Раффлс покачал головой.

– Ты нехорошо выглядишь, Банни, – заметил он. – Я никогда особенно не доверял долине Темзы. Тебе необходимо переменить воздух.

– Я бы хотел иметь возможность сделать это.

– Что тебе действительно необходимо, так это морская поездка.

– Да, провести зиму на острове Св. Маврикия или, может быть, лучше в Каннах или в Каире? Все это превосходно, мистер Раффлс, но вы забыли, что я говорил вам о своих финансах.

– Ничего не забыл. Я только хотел узнать твое мнение на этот счет. Видишь ли, морскую прогулку ты можешь предпринять. Я и сам жажду перемены и приглашаю тебя отправиться со мной в качестве гостя. Мы проведем весь июль на Средиземном море.

– А твой крикет?

– К черту крикет!

– Ну, я понял, что ты подразумеваешь…

– Я подразумеваю именно это. Что же, идет?

– Лечу стрелой, если с тобой вместе.

И я потряс ему сначала руку, затем послал прощальный привет, в полном убеждении, что не услышу более ни полслова об этом шутливом предложении. Взбрела ему просто в голову сумасбродная мысль, вот и все. Но скоро уже я втайне желал, чтобы она оказалась чем-нибудь посерьезнее. Всю неделю я стремился так или иначе выбраться из Англии. Мне было решительно нечего делать. Я должен был существовать на ту сумму, которая образовалась у меня из денег, полученных за зимнюю квартиру, отданную в наем с полной обстановкой. А сезон уже близился к концу, и кредиторы ждали меня в городе. Ну возможно ли было оставаться при этих условиях вполне честным? Когда у меня водились деньги в кармане, я не искал приключений, и, кроме того, наиболее открытый грабеж казался мне наименее гнусным.

Но о Раффлсе не было ни слуху, ни духу. Миновала неделя, миновала уже половина второй, и вот поздно ночью, во вторую среду, после моих тщетных розысков Раффлса по городу, после обеда в пустынном клубе, к которому я все еще принадлежал, когда мое сердце было полно отчаянья, я нашел у себя на квартире телеграмму от Раффлса.

«Постарайся уехать из Ватерлоо на Северно-Германском Ллойде, – гласила телеграмма, – в 9:25 часов утра. В следующий понедельник встречу тебя в Саутгемптоне на корабле «Улан», с билетами. Подробности напишу».

И он действительно прислал мне письмо, хотя и довольно легкомысленное, но все же полное серьезных забот обо мне, о моем здоровье и о моих намерениях, письмо, откровенно касавшееся наших бывших отношений и намекавшее лишь мельком на наш теперешний полный разрыв. Он говорил, что записался на две каюты до Неаполя, что мы доедем до Капри, до острова жуиров, где «мы слегка развлечемся». Это было очаровательное письмо. Я еще не видел Италию, ему, Раффлсу, принадлежала честь этой выдумки. Не было большей ошибки в том, чтобы считать эту страну не подходящей для летнего местожительства. Неаполитанский залив никогда еще не бывал так прекрасен, и он писал мне об этой «волшебной глуши» так, как будто само вдохновение водило его пером. Но, возвращаясь снова к земной прозе, Раффлс писал, что я мог бы счесть недостаточно патриотичным с его стороны выбор немецкого корабля, но за эти деньги ни на одном корабле не получить таких удобств и столько внимания к себе, как на «Улане». Раффлс писал и телеграфировал мне из Бремена, и я догадывался, что какое-нибудь легкое столкновенье с властями повлияло на способ практического выполнения нашей поездки.

Представьте же себе теперь мою радость! Я ухитрился расплатиться с долгами в Темз-Диттоне, ухитрился выжать небольшой чек с одного маленького издателя и заказал себе у своего портного еще один фланелевый костюм. Я помню, что истратил последний свой соверен на покупку ящика сигар «Салливан», для того, чтобы Раффлс курил их в дороге. На сердце у меня было так же легко, как в моем портмоне, в то прекраснейшее утро понедельника, после ненастного лета, когда курьерский поезд мчал меня к морю, под палящими лучами солнца.