Читать книгу "Антихрист - Питер Джеймс"

– Нет, не вижу. Это чувство… оно не выражено ни визуально, ни как-либо еще. Это ощущение.

– Как часто у тебя появляется такое чувство?

– За всю жизнь не больше полудюжины раз. В первый раз перед смертью матери – тогда все было ясно, я много раз видел во сне момент катастрофы, видел ауру смерти вокруг нее. Все произошло именно так, как мне представлялось.

– И теперь это случилось снова?

Фергюс сел, затушил сигарету и в подробностях рассказал Фрееру, что он почувствовал и что, как он думает, это означает. Фреер слушал молча, не перебивая. Закончив, Фергюс по выражению лица священника не смог определить, верит тот ему или нет.

– Скажи мне, Фергюс, – спросил Фреер, – эти твои предчувствия… сколько раз они тебя обманывали?

– Ни разу.

Казалось, Фреер обдумывал эти слова очень долгое время. Затем он спросил:

– Ты скажешь этой женщине?

– У меня нет образа. Мне нечего ей сказать.

– Надо ли нам помолиться за нее?

Фергюс отказался от молитвы много лет назад, но здесь, рядом с каноником Эваном Фреером, почувствовал, что помолиться – это будет правильно.

Они встали на колени и, стоя плечом к плечу, вслух прочитали молитву Господню. Затем Фреер сказал:

– Господи, защити эту женщину.

А Фергюс прошептал в молитвенно сложенные ладони:

– Сьюзан, что бы ты там ни собиралась делать, не делай этого. Пожалуйста, не делай этого.

15

Трехлучевая звезда на радиаторе почтенного «мерседеса-пульмана» рыскала по сторонам со зловещей грацией ружейного прицела, преследующего свою цель, – лимузин плыл по течению одного из лондонских транспортных потоков.

Джон, напряженный, как скрученная пружина, смотрел на дорогу через дымчатое ветровое стекло. Лет тридцать назад такая машина могла принадлежать диктатору в какой-нибудь стране третьего мира, подчеркивая его положение. Возраст смягчил ее величие, и теперь от нее веяло спокойным, мягким благородством.

Звезда нацелилась на такси, затем на велосипедиста в антисмоговой маске, затем на светофор. Через дорогу перешла хорошо одетая женщина с длинным красным шарфом. Несмотря на густую облачность, еще больше подчеркиваемую затемненным стеклом, дождя не было. Похолодало. Кондиционер в машине был настроен на жаркую погоду, поэтому в салоне было холодно, и Джон мерз.

Этим утром мистер Сароцини показался Джону совсем другим человеком, нежели тот, с кем он сидел на соседних стульях на банкете. Сегодня швейцарец был не менее величественным и столь же безукоризненно одет – на этот раз в изумительно сшитый серый костюм из шерсти, дополненный желтым галстуком «Гермес» и желтым же носовым платком, который показывал свой идеальный угол из нагрудного кармана пиджака, – однако его поведение изменилось.

На банкете он был окружен аурой доброжелательности и расслабленности и создавал впечатление человека, без труда получившего от жизни все, что он хотел получить. Сегодня это был жесткий, отстраненный, холодный и серьезный человек. От его доброжелательности и искрящегося юмора не осталось и следа, и пока что все попытки Джона растопить лед окончились неудачей. Он попытался снова.

– Те две лошади, на которых вы мне посоветовали поставить, – сказал он. – У меня просто нет слов.

Сложив руки с длинными элегантными пальцами на коленях, мистер Сароцини смотрел в окно. Даже его голос звучал сегодня по-иному. На банкете его акцент был похож на итальянский, а теперь в нем слышалось столь же сглаженное, но явственно ощутимое немецкое порыкивание.

– Мистер Картер, скачки – спорт королей и дураков. Если вы выиграли – сами ли или следуя чьему-либо совету, – вам следует относить это либо насчет удачи, либо насчет знакомства с устроителями скачек – и ничего иного.

Джон осторожно взглянул на мистера Сароцини, так как не был уверен, что именно – удача или подтасовка – имело место в данном случае. Обе названные ему мистером Сароцини лошади выиграли вчера: первая при двадцати к одному, вторая при пятнадцати. Джон поставил по двести фунтов на каждую, пятьдесят фунтов на прогноз и унес с собой двенадцать тысяч фунтов выигрыша.

Но вместо того, чтобы испытывать воодушевление, подобное тому, какое испытывала Сьюзан, которая восприняла его везение как хороший знак, он корил себя за то, что не поставил больше. Если бы он пошел ва-банк (и если бы у него при этом было нужное количество денег), то он мог бы решить на скачках все свои проблемы. Но конечно, он бы не пошел на подобный риск.

– Ваш баланс показывает финансовый убыток, равный сорока восьми тысячам семистам пятидесяти одному фунту, расписанный вперед на два года. Вы можете это объяснить? – спросил мистер Сароцини.

– Да, конечно. – Джон мигом спустился с небес на землю. – Это стоимость графического оборудования, приобретенного у одной обанкротившейся фирмы. Мы купили их акции, чтобы создать убыток, не требующий немедленной ликвидации.

– А в прошлогоднем балансе есть запись аудитора об отчислении тридцати пяти тысяч шестисот восьмидесяти семи фунтов на счет в банке «Швейцарский кредит» в Цюрихе. Я не понимаю, куда пошли эти деньги.

Вопрос немного смутил Джона, хотя он был уверен, что мистер Сароцини, будучи сам швейцарским банкиром, поймет его.

– Это часть нашего соглашения с гинекологом Харви Эддисоном. Он очень важен для нас, так как представляет успешный сетевой проект. Одним из его условий было, чтобы мы… спрятали часть его зарплаты за границами Великобритании.

Джона все больше удивляло то количество деталей, которые смог запомнить мистер Сароцини. Несмотря на то, что банкир провел в его офисе всего полчаса и просматривал подготовленные для него цифры, не делая никаких записей, он, казалось, не пропустил ничего.

– Этот композитор, – сказал мистер Сароцини. – Зак Данцигер. Как вы считаете, можно ли в ближайшем времени уладить возникшие с ним разногласия?

Джон со всей тщательностью обдумал вопрос и решил, что умнее всего держаться правды.

– Нет, не думаю. То есть, наверное, можно, но это недешево станет.

Уделяя все внимание вопросам мистера Сароцини, Джон не заметил, как машина остановилась перед входом в клуб. Это было георгианское здание, расположенное в районе Мейфэр, впечатляющее, но давно уже требующее свежей побелки. Швейцара у входа не наблюдалось, названия клуба также нигде не было видно – просто дверь с цифрой «3» на ней и звонок.

Они вошли. Судя по предупредительности, с какой обслуга относилась к мистеру Сароцини, его здесь хорошо знали. Он тепло поздоровался с каждым, кто вышел встречать его, называя всех по имени. Они миновали конторку портье и вошли в просторный зал, по стенам которого были развешаны портреты, перемежающиеся зелеными суконными досками объявлений.

Обслуга клуба состояла по большей части из людей пожилых, но все они были безукоризненно вежливы с Джоном и обращались с ним так, будто человека значительнее его не появлялось в этом заведении с самого его открытия. Джон подумал было, что они относятся так к каждому посетителю, но тишина, воцарившаяся в момент, когда он следовал за мистером Сароцини в другой зал, свидетельствовала о том, что его внимательно изучают.