Читать книгу "У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня"

искоса взглянув на старого лиса. — Приходит, однако, день, когда и мы бываем принуждены опуститься до мелких забот. Мелких — для одних, но безмерно важных для других живущих. Связь императора с дочерью Кантемира более не тайна. Известны уже его намерения: если княжна родит мальчика, он будет признан законным наследником престола... Скажите мне, граф: хорош ли пример, показываемый всероссийским монархом его подданным? Могут ли они безучастно взирать на ошибку, совершаемую его величеством?

Толстой молчал. Царица замедлила шаг, чтобы бросить ему еще более горькие слова:

— Могу вас понять. Ведь именно вы завязали первый узел этой связи. Вначале вам удалось привлечь к тому Александра Даниловича. Когда его милость, будучи мне преданным слугой и другом, понял ваши тайные намерения и попытался им помешать, вы посоветовали императору оставить его в Питербурхе — по неотложным и важнейшим государственным делам. С другой стороны, ваша светлость завела такое братство с князем Кантемиром, что стали вы с ним с одной ложки есть и от одного ломтя хлеб отламывать. И все-таки только вы, ваша светлость, сможете удалить княжну так основательно и с таким искусством, чтобы его величество выбросил ее из головы и даже возненавидел.

— Такое невозможно, государыня, — пробормотал Толстой.

— Почему же?

— Такое невозможно, государыня, — уже твердо повторил Толстой. — Самое недолгое отсутствие княжны вызовет у его величества такой лютый гнев, что полетят головы с плеч.

— Какой же вы видите выход?

— Выход, государыня, не в удалении княжны, но, наоборот, в ее приближении, ибо монархине не пристало быть злою, но только милостивой. Как то понимает моя старая голова. Кантемирова дочь будет дорога его величеству только в том случае, если произведет на свет младенца мужеского пола. Если же каким-либо чудом что-нибудь воспрепятствует рождению ребенка, все ваши опасения станут напрасными. Велите мне, ваше величество, подкупить доверенного врача княжны Георгия Поликалу. Все свершится без огласки, без трудностей и без ущерба.

Екатерина нахмурилась, все еще во власти колебаний.

— Быть по сему. Не велите мне ничего! — умилился Толстой. — Возьму сей грех на себя...

* * *

Июльское солнце обжигало окрестности, словно в раскаленной печи. Ленивые облачка проплывали над башнями Астрахани, как ладони, вымаливающие у неба хоть капельку дождя. Только людские толпы не успокаивались. Дороги не пустели. Приготовления не утихали. Солдатское многолюдье пробудило от спячки местных торговцев, старавшихся теперь не упустить негаданный барыш. Торговые люди всех племен толпились в караван-сараях, на базарах и в рядах, красноречиво расхваливая свой товар. Самая страшная толкотня, с матерщиной и великим криком, царила на скотопригонных рынках, где продавали коней и быков, где вопли людей смешивались с мычанием и ржанием, звоном колокольцев и скрипом телег. Да еще на рыбных базарах, где всепроникающий смрад был способен свалить непривычного человека с ног. Берега реки и большая часть города кишели солдатами и матросами. Работы совершались со всей поспешностью. Не привыкшие к страшной жаре валялись без сознания под заборами и деревьями; иные и умирали от солнечных ударов. Вышел даже царский приказ по войску: от девятого часа утра до пятого пополудни с непокрытой головой никому не ходить; каждому приискать себе для отдыха местечко в тени дерева или палатки; спать только в укрытии; на голую землю не ложиться. Вышел такой указ — рыбой и плодами сверх меры никому не объедаться.

Но вот, в святой день понедельника, внезапно воцарилась тишина. Астрахань перестала походить на муравейник. Войска выступили в южную кампанию: кавалерия — посуху, инфантерия — на кораблях и в барках через дельту Волги и по Каспийскому морю к Аграханскому полуострову. Княжне Марии не было дозволено даже приехать к берегу — помахать отбывающим платочком: навестив ее накануне, царь Петр строго-настрого повелел ей беречься уличной суеты, жары и пыли. Войска в ее отсутствие погрузятся на суда, служивые пощупают на счастье свои ладанки. Отдадут салют из пушек и фузей, вознесут к небесам трубные гласы и подставят паруса свежему ветру. Мария будет все это слышать, сидя у открытого окна или под листвою раскидистого дерева, где слуги сплели для нее качалку. Пожелает им шепотом доброго пути, спасибо ей. Не пожелает — тоже спасибо, так как ныне у княжны нет большей заботы, чем сбережение и защита маленького существа, которому вскорости надлежит увидеть свет небес.

Анастасия Ивановна тоже получила важное поручение. Приехав в карете к пристани, княгиня не стала там задерживаться ни для болтовни с речистыми знатными дамами, ни для того, чтобы увидеть, как большой царский флот исчезает в туманных далях юга. Как только фрегат князя Кантемира вверил себя волнам, княгиня велела поворачивать экипаж и спешно возвратилась в отведенный им дом.

Вскоре она снова сидела в кресле из камышовых стеблей, рядом с княжной, и рассказывала ей всякую всячину, стараясь развеселить. Описала подробно отплытие флота, особенно флагманского корабля. Его императорское величество взял с собою астраханского губернатора Волынского, командовал же на его судне поручик Золотарев. Адмирал Апраксин повелевал всеми судами и следовал во главе на галере «Царевна Анна», граф Петр Толстой плыл на корабле «Астрахань» с подпоручиком Лукиным, князь Дмитрий Кантемир — на фрегате «Святой Александр» с капитаном Георгицэ Думбравэ и подпоручиком Юшковым, с типографией и ее людьми, с переводчиками. Сообщив с воодушевлением эти новости, княгиня обратила к Марии свои прекрасные глаза и молвила тихо, но с достаточной твердостью:

— Теперь, дочь моя, прошу тебя слушаться меня во всем. Если придется страдать — будем страдать вместе. Вместе будем ждать часа твоего разрешения от бремени и молить всевышнего о милосердии и счастливом исходе.

Княжна перешла под теплое крылышко мачехи. Чем больше казалась она княгине озабоченной и усталой, тем усерднее Анастасия Ивановна окружала ее заботой и развлекала беседой. Едва же та от нее отходила, как место ее заступала кормилица Аргира с глухим от старости голосом и монотонными наставлениями. Хотя бы раз в день к ним заскакивала Варвара Михайловна. Обращалась с поучениями и упреками к врачу Поликале. Куда ни направлялась княжна, повсюду за нею следовали с заботами и советами. Княжна слушала их с улыбкой и поступала во всем, как считала нужным.

Безмерным утешением для нее были письма царя, получаемые еженедельно с особым курьером императорского двора. Это были послания в три-четыре строчки, нацарапанные второпях, запутанно и скупо, но ей того было