Читать книгу "Дальгрен - Сэмюэл Дилэни"

Ланья притиснулась ко мне крепче, подтянула коленки, чтобы обнять.

Вокруг нас бушевал танец. В помятой траве запутались цепи, простые и с бусинами. Почти все скорпионы вспыхнули, зажигательные…

* * *

за полдень поднялись к Тэку с бренди – я извинился, что одна бутылка вскрыта, – он очень удивился.

Вышел из хижины на крышу, почесывая грудь и подбородок, еще толком не проснувшись. Но сказал, что нам рад.

Денни взобрался на балюстраду и, раскинув руки, стал ходить по краю крыши. Ланья то и дело подбегала и говорила ему: «У-у!» – будто нарочно старалась, чтоб он упал. Меня смешило, но Тэк сказал, что, пожалуйста, не надо, там лететь восемь этажей, и у него от страха сводит живот.

Так что они вернулись в хижину.

Денни зашел внутрь:

– Вы на стенку гляньте!

Я думал, там Джордж, но на стене висело мое интервью из «Вестей», с праздника у Калкинза. Тэк прикнопил его прямо за дверью. Края пожелтели.

– Это, – сказал Тэк, – для вдохновения. Мне типа нравится. После всего радостно видеть в газете, что у тебя выходит еще одна книжка.

– Ага, – сказал я. – Ну да. Спасибо. – Говорить об этом не хотелось. И он уловил – посмотрел как-то косо. Но Тэк умеет понимать такие вещи.

Небо придвинулось к нам мятым свинцом. В нем еле виднелась первая опора моста – как единственное крыло некой смутной птицы, что вот-вот улетит куда угодно.

Тэк выдернул пробку из уже распечатанной бутылки.

– Ну, давайте. Вздрогнем. – Он сел на корточки под стенку. Мы сели рядом. Денни глотнул, вздрогнул всем лицом и потом лишь передавал бутылку от меня Ланье и обратно.

– Тэк, – сказал я, – вот объясни. – И я спросил его про пузыри в стаканах. – Я думал, это из-за давления в городском водопроводе. Например, оно падает, и поэтому пузыри начинаются выше?

– Я думаю, – отвечал Тэк бутылочному горлышку зеленого стекла, – скорее зависит от того, кто у вас моет посуду. Вот ты моешь стакан, да? Провозишь пальцем внутри, грязь стираешь, и остается такая тоненькая пленка. Но до дна палец не достает. Потом наливаешь в стакан воду, из нее выходит воздух, получаются пузыри. Но пузырям надо к чему-то лепиться. К неровностям стекла и к грязи прилепиться легче; выходит такая четкая линия…

– То есть что, – спросил я, – посудомой с каждым днем все меньше сует палец в стакан?

здесь больше.

Меня привело любопытство; одного.

Опрокинутая кровать с грохотом отпала, когда я толкнул дверь. На окна первого этажа приварили решетки, но стекла в основном побиты, а в одном уцелевшем я нашел три дырочки с ореолами – от пуль такие получаются. Еще осталась пара спальников. По стенам висели всякие симпатичные штуки, которыми они тут все украшали; и стоял большой, почти в натуральную величину, лев, сваренный из негодных автозапчастей и металлолома. В углу прислонена ацетиленовая горелка с наконечником. («Интересно, что стало с женщиной, которая его сделала. Она была наполовину азиатка, – сказала Ланья потом, когда я ей рассказал. – Довольно необычайный человек; то есть даже помимо этой штуковины».) В двух комнатах стены обуглились до черноты. Я разглядел, где сгорел плакат. И где плакат уцелел на четверть: Джордж в ночной глуши. Наверху, я так понял, в комнатах почти нигде и не было дверей. Там руины. Со стен содрали громадные куски штукатурки. Один раз мне вроде почудился стон, но я бросился в разгромленную комнату – на полу валялись инструменты, отвертки, гвозди, плоскогубцы, гаечные ключи, – и ни ставня не скрипела, ничего. Не знаю, что это было. К стене прикручена доска, где они вырезали свои инициалы, имена, фразы какие-то, что-то писали хитрыми сочетаниями разноцветных маркеров, что-то выцарапывали ручкой. Внизу явно вырезано ножичком: Джун Р. Ланья говорит, теперь в ближайшие три месяца придется ей искать заброшенную аптеку, что ли, где добывать противозачаточные таблетки. Денни переживает из-за своей подружки. Говорит, в последний раз, когда приходил, она болела, «…с температурой, слышь. И все такое. Лежала под одеялами, не шевелилась почти». Ни в коммуне, ни в баре, ни в церкви – ни Джордж, ни пастор Эми – не знают, куда все подевались или что хоть случилось-то. Но если кто-то учинил такое в Доме, насчет гнезда я даже и не знаю. Говорили про какую-то блондинку – Джун? Я, пожалуй, надеюсь.

Тэк засмеялся и кивнул:

– Ты рад, что у тебя есть хоть один технически подкованный знакомец? Повышение уровня грунтовых вод, понижение давления. Если не разбираться, параноиком можно стать.

– Это точно. – И я взял бутылку и глотнул.

И за пятнадцать секунд послеполуденное небо, тусклое, как дно алюминиевой кастрюли, потемнело до глубокой ночи.

Тьма уже сгущалась пять секунд, и тут Денни сказал:

– Господи боже, что?.. – и встал.

Что-то ревело, будто налетал самолет. Все ближе и ближе, а я смотрел, как черты Денни окрасились ночной синевой.

Ланья вцепилась в мой локоть; я обернулся и увидел, как ее синее лицо и все вокруг чернеет.

Если это самолет, он сейчас грохнется на нас.

Я задергал головой влево и вправо, вверх (хренак затылком об стену) и вниз; разглядеть бы что-нибудь.

Другой звук, сквозь рев, подле меня: это Тэк встал?

На рубероиде что-то намочило мне руку. Это, наверно, Тэк опрокинул бренди.

На горизонте вдруг потек белый свет, прорезанный силуэтом водонапорной башни.

Я не боялся, но сердце билось так медленно и сильно, что от каждого удара вздрагивал подбородок.

Свет скрутил небо.

Тэка рядом я еле различал. На рубероидной стене заострилась его тень.

Рев… скис!

Свет раскололся. Оба щупальца заметались зигзагами, иззубренные и ослепительно-магниевые. Правое тоже раскололось. Левое вытянулось почти прямо над нами.

И у Тэка вовсе не было никакой тени. Я встал, помог встать Ланье…

Свет замигал и отчасти погас. Вспыхнуло еще. И еще.

– Но что?.. – прошептала она мне в ухо и показала. Над горизонтом по небу размоталась новая драная лента света.

– Это что… молния? – заорал Денни.

– Похоже на молнию! – заорал в ответ Тэк.

Кто-то еще сказал:

– Потому что Джордж так светить не умеет!

Выбеленное лицо Тэка кривилось, точно под ударами дождя. Воздух был сух. Потом я заметил, до чего холодно.

Узлы вспышек такие яркие, что больно глазам. Облака – черные, свинцовые, стальные – громоздились по небу каньонами, утесами, оврагами; слишком медленно, слишком широко, слишком огромно – не бывает таких молний!

Это что, гром? Он взревывал, как реактивная эскадрилья, гудел над городом, и порой оттуда падало, что ли, и всякий раз лицо у Ланьи