Читать книгу "По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов"

— Ну и дело! — кряхтел Шнейдеман. — Чего только в нем нет? И типографская техника, и тонкости двойной бухгалтерии, и запутанные административные отношения…

Он составил жалобу в Сенат. Указывал, что закон точно определяет взаимоотношения между начальством и подчиненным, давая начальству право на всякие меры воздействия на подчиненного, в числе коих, однако, денежной ответственности подчиненного за убытки подведомственных учреждений не существует. Если бы, однако, принять и последнюю точку зрения, то Шнейдеман доказывал правильность моего отчета, освобождающего меня от взыскания.

Жалоба моя пошла в первый департамент Сената.

Решение Сената

Было известно — меня об этом с разных сторон предупреждали, — что в Сенате с рассмотрением дел происходит большая волокита. Дела, подобные моему, рассматриваются в течение нескольких лет. Без сомнения, это учитывали и мои тифлисские друзья. Они не были настолько наивны, чтобы ожидать успеха в Сенате, но они предвидели возможность свести со мною счеты посредством затяжки. В течение нескольких лет я был бы не только обречен жить на уменьшенное почти вдвое жалованье, но, что того хуже, — наложенное на меня пятно помешало бы моему служебному движению, единственно в расчете на которое я согласился служить пока что контролером.

Следовательно, надо было ускорять движение дела. По этому поводу я стал время от времени ездить в Петербург — благо от Твери это было недалеко, — чтобы торопить и в Сенате, и в Государственном контроле.

В Сенате, в его первом департаменте, пришлось наблюдать картину достаточной бездеятельности. В его роскошном помещении, против памятника Петру Великому, собирались поздно, сидели на службе мало. Поймать ответственных лиц было делом нелегким; приходилось больше разговаривать с молодежью, с делающими здесь карьеру секретарями.

Посетил я товарища обер-прокурора, под наблюдением которого было мое дело. Он пожимал плечами:

— Что за странное дело!

Побывал я также и у обер-прокурора Добровольского, впоследствии, в качестве ставленника Распутина, ставшего министром юстиции, но под конец расстрелянного большевиками. Крупного роста, видный был он мужчина… Обещал мне по возможности ускорить дело, но обещал формально-любезно, по петербургской бюрократической манере.

В Сенате замечался немного домашний порядок: приходили туда при мне жены, сносились вещи для какой-то благотворительной лотереи… Но там царила изысканная бюрократическая вежливость. Справки давались с большой предупредительностью, так что я мог все время следить за движением дела.

В Государственном контроле, весной 1915 года, мне сообщили приятное известие: государственный контролер отказался поддерживать правильность сделанного на меня начета, о чем и сообщил Сенату. Это, в сущности, предрешало исход дела и парализовало ссылку тифлисцев на утверждение их шага контрольной палатой.

Главная же моя надежда на ускорение дела основывалась на том, что во главе первого департамента Сената стоял сенатор С. Б. Врасский, бывший старший председатель Тифлисской судебной палаты, хорошо знавший моего отца, когда он был членом этой палаты, мою семью, а отчасти и лично меня. Поэтому я и написал Врасскому с просьбой помочь ускорить рассмотрение дела, и моя просьба была им уважена.

Но скорость рассмотрения зависела не только от Петербурга, но и от Тифлиса, куда прежде всего Сенат отправил мою жалобу, со всеми документами, на заключение. Здесь дело и затормозили. Прошли все законные сроки и еще много времени, а дело там застряло. Сенат несколько раз напоминал, пока дело оттуда не вырвали. Характерно, что объяснения и заключения давал «за наместника» Петерсон, вероятно, скрывши все происходящее в недрах канцелярии, не докладывая Воронцову-Дашкову.

Вследствие этого пропало для меня еще около полугода, но все же осенью 1915 года я получил от С. Б. Врасского любезное письмо с извещением, что дело Сенатом рассмотрено, начет, сделанный на меня наместником, отменен, но что, согласно закону, проект сенатского указа отослан в Тифлис наместнику для предъявления последним возможных возражений, на что предоставляется месячный срок.

Поблагодарив С. Б. Врасского, я стал ждать. Но дело опять застряло. Проходит месяц, другой, третий, а указа все нет. Прождав еще две-три недели, я снова еду в Петербург.

В Сенате мне объяснили, что прошло уже более трех месяцев, как дело отослано заместителю наместника А. П. Никольскому, но что с тех пор о деле нет никаких вестей.

Обращаюсь к Никольскому. Он был очень груб, от непосредственной встречи уклонился, но все же по телефону я от него вырвал признание, что все дело задерживается в Тифлисе Петерсоном.

Воронцова-Дашкова на Кавказе более тогда не было. Он был заменен снятым с поста верховного главнокомандующего Великой войны великим князем Николаем Николаевичем. Однако Петерсон пока еще оставался на должности помощника наместника, но, с приездом новых людей, утратил прежнее значение.

Раздраженный повторяющимся умышленным задерживанием, я написал длинную телеграмму великому князю. Указав вкратце сущность дела, привел решение Сената, сослался на законный месячный срок для ответа и указал, что, по объяснению сенатора Никольского, дело задерживается четвертый месяц Петерсоном; поэтому я просил распоряжения наместника дать ход делу, «какой соизволите».

Телеграмма воздействовала. Прошло еще около месяца, и я получил, наконец, сенатский указ.

Сенат разъяснял, в духе жалобы Шнейдемана, каковы именно должны быть взаимоотношения между начальством и подчиненным. За несоблюдением же их в моем деле Сенат отменил распоряжение наместника относительно меня, со всеми вытекающими отсюда последствиями. При таких условиях Сенат воздержался от рассмотрения дела по существу.

Государственный банк немедленно распорядился возвратить мне произведенные до того времени вычеты из содержания, и новый директор канцелярии Костецкий любил при дальнейших встречах подшучивать:

— А какое сбережение мы помогли вам сделать!

Вся эта история на несколько лет задержала все-таки назначение меня управляющим банком.

Тем не менее, все мои дела с Кавказом были теперь закончены.

Примечания

Воспоминания В. В. Стратонова «По волнам жизни», напечатанные на пишущей машинке, с рукописной правкой автора, на листах большого формата, разделены на три части (I, II, III) и переплетены соответственно в три книги, в начале каждой из которых помещено их подробное оглавление («содержание»). В первой части (1869–1905) — 7 страниц оглавления и 409 страниц текста, всего — 211 листов; во второй части (1905–1914) — 8 страниц оглавления и 433 страницы текста с двумя вклейками (машинописной — на 1 странице, рукописной — на 4 страницах), всего — 227 листов; в третьей части (1914–1922) — 10 страниц оглавления и 590 страниц текста, всего — 302 листа.

До 1945 г. воспоминания В. В. Стратонова хранились в пражском Русском заграничном историческом архиве, вывезенном в СССР, где с 1946 г. они находились в Центральном государственном архиве Октябрьской революции на секретном хранении. В настоящее время один экземпляр воспоминаний входит в состав фонда «Коллекция отдельных документов и мемуаров эмигрантов» Государственного архива Российской Федерации (Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 667–669), а другой, неполный, без третьей части, был передан женой сына В. В. Стратонова Е. М. Стратоновой (урожд. Здройковской) в 2005 г. в архивное собрание Дома русского зарубежья им. А. И. Солженицына (Ф. 74 (В. В. Стратонова). Оп. 1. Д. 1–2).