Читать книгу "В ее сердце акварель - Юлия Климова"

Катюшка читала ему стихи, подсовывала книги, заставляла гулять по два часа, заваливала эсэмэсками и всегда смотрела так, что хотелось улыбаться. Она не умела скрывать чувств (откуда взять опыт в семнадцать лет, проживая в ограниченном пространстве?), но никогда не заговаривала о том, что могло изменить общение.

Глеб не всегда приходил ночевать, он вовсе не собирался отказываться от женщин, клубов, сигаретного дыма и алкоголя. Ему даже нравилось по утрам ловить в глазах Катюшки печаль и пить при этом крепкий обжигающий кофе. «Самовлюбленная скотина», – говорил он себе, ни о чем не сожалея.

Но однажды Катюшка переиграла его, отомстила за ночные удовольствия.

– Я знаю, что скоро умру, – произнесла она ровно, разламывая ложкой облитый сметаной сырник.

Глеб поперхнулся кофе и пролил его на белоснежную рубашку.

– С чего это?

– Три месяца назад я подслушала разговор папы с врачом. Собственно, я уже полгода как жить не должна. Сердце у меня какое-то неправильное, а операцию сделать невозможно. Иногда мне очень тяжело дышать, тогда меня отвозят в клинику… Ты только папе не говори, что я знаю, а то он расстроится.

– Не скажу, – тихо произнес Глеб и со стуком поставил чашку на стол.

Она не играла, не давила на жалость, не твердила заученную роль. Просто ждала, но при этом надеялась, что ничего плохого не случится.

– Знаешь, о чем я теперь прошу Господа? Я говорю так: «Господи, сбереги его, не меня». Потому что ты неправильно живешь, а… – Катюшка потеряла интерес к сырнику и пожала плечами. – А я не хочу, чтобы ты потом мучился.

Глеб смотрел на нее неотрывно и впервые не знал, что сказать. Теперь поступки Бероева стали объяснимы, но все же хотелось встать, зайти в кабинет и набить ему морду. От бессилия, наверное…

– Пошли гулять. – Глеб провел ладонью по лицу и резко поднялся.

– Но на улице дождь.

– Может, позвоним твоему лечащему врачу?

– Зачем?

– Убедимся, что ты точно умрешь не от дождя.

Катюшка приподняла тонкие брови, взгляды встретились, в отдалении глухо хлопнула дверь, на кухне запищал таймер, и они оба засмеялись, освобождаясь от только что состоявшегося разговора. Сначала тихо, а затем громче и громче, да так, что наверняка было слышно в кабинете Бероева… «Посмотрим, крошка, кто кого переживет, время покажет».

Он теперь садился к ней ближе, приносил сладости, чаще подшучивал и почти не злоупотреблял алкоголем. Глеб понимал, что надолго его не хватит, но сам же удивлялся, когда не рвался вечером в клуб. Катюшка улыбалась, светилась от счастья, а в его голову лезли мысли, от которых трудно было избавиться.

Она влюблена в него.

Маленькая. Семнадцать лет.

Невинна.

И кто знает, сколько осталось дней…

Правильно ли умереть, не познав…

«Ну что, герой. – Глеб посмотрел на себя в зеркало и вспомнил, как впервые увидел Катюшку. Белые крылышки и голубые глаза. – Кажется, ты забыл ей пожелать сладких снов».

Он направился в ее комнату в час ночи, без брюк, в расстегнутой рубашке и трусах. Видок еще тот, но так лучше, потому что страшнее. «У-у-у», – мысленно изобразил Глеб вой из ужастиков и открыл дверь.

Катюшка еще не спала, на тумбе горел ночник, сквозь тонкую щелку штор на кровать струился лунный свет. Повернув голову, она увидела Глеба и замерла.

– Ты пришел?

– Похоже на то.

– Я… – По ее лицу скользнул испуг вперемешку с надеждой, а хуже такой реакции не могло быть ничего.

Молча сняв рубашку, швырнув ее на стул, Глеб лег рядом с Катей и осторожно притянул ее к себе. Закрыл глаза, вдохнул аромат нежной кожи, впитал тепло и наконец-то нашел ответ на мучительный вопрос.

– Не бойся, не трону тебя. Просто заглянул сказку рассказать.

– А если я попрошу…

– То останешься без сказки.

Катюшка тихо засмеялась и крепче сжала его руку. Им предстояла тяжелая ночь, но сила этой крошки была в чистоте, и именно такой она должна была покинуть этот мир. Глеб тогда не знал, что в те минуты спасал не только ее, но и себя.

– Начинай, – потребовала Катюшка.

– Жили-были… допустим, король с королевой…

– Ты забыл сказать «давным-давно».

– Не перебивай. И был у них сын…

– Почему сын? Дочь. Принцесса!

– Это моя сказка, говорю же – сын.

– Но сказка для меня. Значит, принцесса.

– Ладно, уговорила.

Катюшка умерла через три недели в своей кровати во время сна – с улыбкой на лице, точно в этот момент ей сообщили что-то важное и доброе. «Господи, сбереги его, не меня…»

Увидев ее – свободную от земных горестей, беззащитную, Глеб почувствовал тупую боль во всем теле, но припечатало его к стене и скрутило в бараний рог только спустя девять дней. Запоздалая реакция.

Он не любил Катюшку, как мужчина любит женщину, однако у каждого человека в жизни должно быть что-то хорошее…

У каждого ли?

Обязательно?

Или нужно заслужить?

Не заслужил…

Они с Бероевым заперлись по разным комнатам, и дом долгое время хранил молчание. Глеб все ждал, когда ему укажут на дверь (теперь уж чего), но никто не приходил, не беспокоил. Тогда он сам стал кружить по первому этажу, сдерживаясь, чтобы не разбить все, что попадалось под руку. Слышался ее голос и смех, в голове постоянно вертелось: «Господи, сбереги его…»

«Глупая, за себя просить надо было! За себя! Меня уже давно нет!»

– Кофе будешь?

Глеб обернулся, увидел Бероева и кивнул.

Минуты шли, а они сидели напротив друг друга, практически не шевелясь. Белые чашки стояли на столе рядом с сахарницей и казались совершенно неуместными и даже раздражали. Лучше бы черные, и кофе в два раза крепче и горячее. Кофе вообще не должен остывать, никогда.

Теперь Глебу тяжело было смотреть на Бероева, но не только из-за неумолкаемой боли и дурацкого чувства вины. Это все равно что смотреть на солнце… Физически невозможно. Как похоронить жену, ребенка и не превратиться в пыль? Отец Катюшки знал ответ на этот вопрос. Глеб бы так не смог. Он и жениться-то никогда не думал, не любил и, вероятно, не умел любить, как все нормальные люди… «Господи, сбереги его, не меня». Зачем?

– Ты можешь остаться и работать, как раньше, – сказал Бероев и сделал первый глоток.

– Нет, хочу уйти.

Правильным было ответить: «Хочу сбежать», – но Глеб не собирался признаваться себе в этом. Прежняя жизнь звала и обещала все прелести затяжного равнодушия, когда никто не зовет, не ждет, не надеется, не верит. Не смотрит большими голубыми глазами и не считает, что ты – целый мир. Его место – под другой крышей, он заслужил лишь сигаретный дым и музыку с ритмом «тын-тыдын». Привет. Пока. И день идет за днем, не принося ни плохого, ни хорошего.