Читать книгу "Привязанность - Ринат Валиуллин"

– Думаешь, это поможет?

– Не сразу, но поможет. Женщины редко прощают сразу, но еще реже им дарят цветы.

* * *

– Муха, принеси мне кофе, пожалуйста!

– Щас! Разбежалась. Я же не сектретарша тебе, я компаньон, – сидела за соседним столом Муха, перебирая бумаги.

– Действительно, может нам завести секретаршу? Нашему ЧП это не помешает.

– Это будет настоящее ЧП для нашего частного предприятия, можно будет сразу его закрыть. Ты и так плохо соображаешь, а если появится молоденькая сучка, совсем голову потеряешь.

– Почему плохо?

– Посмотри бухгалтерию, расходы перекрывают доходы.

– Я же не виноват, что до людей не доходит, что мы лучшая рекламная компания. Говорил тебе, ресторан надо открывать, – чесал за ухом Шарик. – Черт, попросишь по-человечески кофе заварить – нет, все настроение испортят на целый день, а кофе как не было, так и нет.

Затрещал телефон на столе у Мухи.

– Кто звонит? – по-холостяцки высыпая в чашку растворимый, поинтересовался Шарик.

– Спрашивают, мы сможем прорекламировать любовь? – зажала лапой трубку Муха.

– Соглашайся, – замахал он хвостом.

– Без проблем, – ответила в трубку Муха и начала что-то записывать.

– А кто заказчик? – давился Шарик напитком, расспрашивая Муху, которая уже приняла заказ.

– Дружба, – вырвалось у нее веселым лаем.

– Я не думал, что любовь нуждается в какой-то раскрутке, – почесал ребра задней лапой Шарик, словно на стиральной доске потерев свою шкурку.

«Какой же он худой!» – вздохнула про себя Муха. – Сегодня всем стало это необходимо, – добавила она вслух.

– Пусть переводит деньги, подумаем, как это сделать получше.

– Деньги поступят через несколько часов.

– Чувствую, что мы можем рассчитывать на отпуск на Мальдивах?

– Про Мальдивы не уверена, но на Болгарию точно хватит. Давай ближе к делу, Шарик.

– Мне кажется, надо начать с тех ребят, что бродят по улицам.

– Да их надо бы причесать и погладить.

– А вместо табличек повесить на шею каждому женщину обнаженную. Пусть раздают ее номера телефона. А в руки листовки в виде сердец, пробитых стрелами. На всех растяжках и рекламных стендах написать крупно «А ты полюбил хоть кого-нибудь?» и Мону Лизу, – уносило фантазию Шарика все дальше и дальше из этого кабинета.

– Почему Мону Лизу? – вздрогнула Муха.

– Ее все знают, но в отличие от других звезд никто еще не видел обнаженной.

– А ведь и правда, – вспомнила мечтательно далекий ласковый взгляд Джоконды Муха.

– На транспорте нужно пустить кондукторами молодых привлекательных женщин, пусть отрывают билеты, тем самым показывая, что каждый имеет право на отрыв, электрички пустить в виде мужского достоинства, а тоннели – сама понимаешь, на стенах крупными буквами – любовь.

– На кофе уже заработал, – встала Муха со своего места, чтобы заняться кофе.

– На всех разводных мостах на асфальте нарисовать по фаллосу, это будет символизировать, что любовь поднимается ночью, несмотря на разводы, – пояснил пес, погасив вспыхнувшее было непонимание в глазах своей сотрудницы, которая не успевала за ходом его мыслей. – В кино крутить фильмы о любви. По радио – песни! – кричал Шарик. – На луне нарисовать знак инь и янь!

– Можно еще на Марсе, – принесла и поставила ему на стол ароматную чашку и бублик с маком.

– Далековато, – захрустел он удовлетворенно угощением.

– Кто-то звонит, возьми, пожалуйста, трубку, – закинул Шарик ноги на стол и мечтательно посмотрел в окно. – Кто это?

– Ненависть спрашивает, сможем ли раскрутить измену? – зажмурилась Муха, и перед ее глазами по голубому океану поплыли Мальдивы.

* * *

– Кот, ты не видел мой кошелек? – рылся я в карманах пальто, не находя своего лопатника.

– Хозяин, – отошел на расстояние моей вытянутой ноги, – я его взял случайно вчера.

– И что?

– Что, что, – виновато махал он хвостом, – деньги спустил на одну крошку, крошку-кошку. Неужели подобного у вас никогда не было? – говорил он со мною на «Вы», это значит держал на дистанции.

– Нет.

– В таком случае вы очень скупой человек.

– Просто хозяйственный. Может, не встретил такой, которая бы того стоила, – повесил я обратно пальто.

– Значит, она тоже не встретила, – вздохнул Том.

– Да, выходит. Так где ты их прокутил?

– Если бы я знал. Ты же знаешь, деньги уходят, не прощаясь. Если бы они умели болтать, я бы уговорил их остаться.

– На самом деле у них есть свой язык. Просто не все его знают.

– Да какой же?

– Деньги говорят на иврите.

– Тьфу на них, разве это были деньги? – разлегся на ковре кот.

– Что бы ты в этом понимал, Том?

– Только то, что они питаются душами, прожорливые зеленые крокодилы, стоит только им схватить вас за руку. Я знаю, как впечатлительны люди, шуршите листвой интимности, вы уже неизлечимы, во всем вам мерещится прибыль, даже в любви, даже в любви к животным. Я же знаю, что некоторые нас разводят, чтобы потом продать. Медали, выставки, всем нужна родословная. А жизнь проходит, как пустая порода, никаких тебе ценностей.

– Жизнь это факт, как бы мы ни отрицали, без денег она скупа.

– Возможно, ты прав, в любом случае я тебе их отдам. Найду и отдам.

– Найдешь. Не смеши меня.

– Хорошо, давай отработаю.

– Ты же ленив, как сто сорок тюленей.

– Болтать я умею, я расскажу тебе притчу, из собственной жизни.

– Валяй. Это будет самая дорогая притча в моей жизни, надеюсь, она того стоит, – сел я напротив него.

– Да. Из личного опыта. Дело было весной, еще до того, как ты меня подобрал. Я жил тогда с Билли. В растаявшей куче снега, ставшей сборищем мусора, как будто там от нечего делать чьи-то глупые руки перевернули урну с бумагой и пеплом, нищий своим зорким взглядом, брошенным с лица, приплюснутого, как алюминиевая банка, поднял пятитысячную купюру. Билли – счастливчик, – промурлыкал рыжим голосом я. – С ума сойти, пять тысяч одной бумажкой. Я никогда не трогал денег такого размера, поднял ее к свету, солнце погасло от зависти к целому состоянию. Ему завидовал бог, да и все позавидовали, наверное, кроме меня, которому он ее протянул. Я понюхал лакмусовую бумажку успеха с недоверием: – Гуляем сегодня?

– А как же! – Купюру обтер об пальто, найденное в прошлом году, сложил в карман, но потом вспомнил, что в нем дыра больше, чем рана в моем здоровенном сердце, пришлось зажать в кулаке, первой мыслью было нажраться от пуза, или сначала похвастаться перед другими бомжами, или начать копить и положить все в банк.