Читать книгу "Проклятие обреченных - Наталия Кочелаева"

– Вот у Гошки все время пироги. С капустой, или с мясом, или с вареньем. А у Маринки мама торт «Наполеон» печет, и Марина ей помогает крем сбивать.

– Сын, у Марины мама не работает, она всегда дома, и у нее есть время…

Анна сказала это и бросила косой взгляд на мужа. От него можно было бы ожидать слов: «Тебя тоже никто не заставляет работать, я вполне могу сам обеспечить семью. Сиди дома, стряпай пироги!» Она частенько такое слышала, но только с глазу на глаз. Сейчас Вадим жевал и с отсутствующим видом смотрел куда-то сквозь стену.

– А у Гошки работает, – дернул плечом Сережа. – И…

– Вот вырастешь, женишься на Мариночке, и будет она тебе и пироги, и торты печь, – спокойно сказала Анна, но в ее голосе уже зазвучали металлические нотки, и Сережа осекся, приналег на свою котлету – обугленный на сковородке полуфабрикат из картонной коробочки. Пора было сворачивать разговор или сводить его к шутке. И то и другое он умел делать блестяще – поневоле научишься, если живешь в такой семье, как эта.

– На Мариночке я не женюсь, – серьезно сообщил сын, как бы поверяя членам семьи свою давнюю мысль. – У нее нос какой-то кривой. И вообще – мы с ней просто друзья.

К сожалению, ее мамаша этого не понимает. Потому и прикармливает меня пирогами.

Фокус не прошел – мать отчего-то нахмурилась еще больше.

– Марина – умная и милая девочка. И ее семья – очень достойные люди. Лучшей родни…

– Да-да, конечно… – пробормотал мальчик. – Спасибо, я сыт. Мам, можно, я пойду к себе?

– Иди.

– Что это ты завелась? – нарушила молчание Римма. – Я тебе, Анна, от души рекомендую попить что-нибудь успокоительное. Валерьяну, например, пустырничек. И бога ради, к чему эти разговоры о родне? Мы в каком веке живем? Мальчик сам выберет себе подругу, когда придет время. Сейчас-то еще, мне кажется, рановато.

Быть может, мама дурнушки Мариночки в самом деле лелеяла какие-то матримониальные планы в отношении партнера дочери по бальным танцам, да и сама Марина льнула к Сереже простодушно и откровенно. В теплый, солнечный день бабьего лета класс собрался на прогулку в городской парк. Планировалось повертеться на каруселях, поплавать на лодочках по небольшому озерцу, посидеть в кафе, быть может, тайком угоститься и кое-чем покрепче кока-колы. Как только вошли в ворота – Марина сразу уцепила Сережу под ручку и, переступив, зашагала с ним в ногу. Рука у нее, как всегда, была влажная, держалась она слишком цепко, чтобы это казалось приятным.

– Сереж, я хочу покататься на «Камикадзе»! Пошли со мной?

На «Камикадзе» визжали в голос люди. Огромная ладья взлетала в небо, на несколько секунд зависала вверх ногами, причем оттуда, с высоты, сыпалась из карманов катающихся мелочь и всякая дребедистика, потом ладья со страшной скоростью обрушивалась вниз. Ничего себе удовольствие! Сережа поморщился:

– Не люблю каруселей. Катайся одна.

На несколько минут ему удалось отделаться от Мариночки. Одноклассники тоже рассосались кто куда. Сережа купил в киоске бутылку газировки, присел на скамью. На другом конце скамейки сидела разноцветная стайка девчонок. Все они были его ровесницы, голенастые болтушки. От них веяло дезодорантом и фруктовой жевательной резинкой. Девчонкам не сиделось на месте – они щебетали, хихикали, подталкивали друг друга и бросали на Сережу быстрые взгляды. Одна встала:

– Я за мороженым.

– Дашунь, и мне захвати эскимо!

– А мне шоколадное!

– Тебе нельзя, ты на диете!

– Сама ты толстая корова!

И к чему им какие-то диеты? Сережа посмотрел на ту, что собралась за мороженым, и что-то екнуло у него под ложечкой. У нее были большие голубые глаза, курносенький нос, острый подбородок – лицо, похожее на кошачью мордочку, неправильное и очаровательное. В маленьких ушках качаются сережки с жемчужинами, и ее кожа перламутровым свечением тоже напоминает жемчуг. Была у нее еще забавная гримаска – прежде чем улыбнуться, она собирала губы в бутончик, будто собираясь свистнуть или подуть в невидимую дудочку. И его сердце услышало звуки этой дудочки, и с этого момента он готов был идти за ней, как шли за крысоловом юные горожане города Гамельна.

Откуда только смелость взялась! Он встал со скамейки вслед за ней и пошел, глядя как зачарованный на ее спину – мелким бесом вьющиеся волосы девушки были заплетены в красивую, похожую на большой золотой колос косу. У лотка с мороженым Сережа осмелился заговорить с ней, и она ответила ему приветливо. Ее звали Даша. В тот день подруги не дождались ни Даши, ни своего эскимо – она пошла гулять со своим новым приятелем по затененным аллеям старого парка. Небо затянулось тучами, нахмурилась серой рябью озерная гладь, от порыва ветра скрипнули дубовые ветви, а они все ходили и говорили, говорили… Ей, как и ему, нравятся старые музыкальные фильмы. Он слушал английскую группу Hot Chip, у нее в розовых наушничках мяукает Лагутенко, но оба обожают местное фолк-трио «Кожа». Он танцует, она тоже всегда мечтала танцевать, но вместо этого зачем-то пошла учиться в юридический лицей.

– Ты придешь на наше выступление?

– Конечно! Представляешь, а я ведь обращала внимание на афиши! «Божественная комедия», да? «Данте в аду, Данте в раю, а мы на краю?»

– Красиво звучит, да?

– Очень!

– А спектакль еще красивее.

Он проводил Дашу до остановки маршрутки.

– Я далеко живу. Ты меня дальше не провожай, а то как раз под дождь попадешь.

Вообще-то дождь шел уже давно, просто они его не замечали.

• • •

Они стали встречаться – не часто, потому что все же у обоих учеба, выпускной класс, а у него еще и танцы… Но и не редко, ведь Даша приходила почти на все представления «Антре», и потом они шли гулять – в любую погоду, куда глаза глядят. Бесснежная, пронизывающе холодная зима заставляла их искать убежища. Зима всегда готова открыть ищущим что-то новое…

В бесприютном городе они нашли много укромных уголков, например художественный музей, в который по будням никто не заглядывал, недорогую, но симпатичную кофейню, книжный магазин, владельцы которого поставили кожаные диванчики, все для удобства покупателей! Они часто ходили в кино – и ходили бы еще чаще, если бы для Сережи полумрак зала не был наполнен невыносимым, тянущим напряжением. От близости ее лица, от нежности ее руки в его руке, от того, что порой она прижималась к нему мягким плечом, он совершенно терял голову, в ушах шумело, перед глазами вставал туман, и иной раз он не мог вспомнить даже названия только что увиденного фильма. А Даша рвалась обсудить с ним содержание и потом смешно дулась. Да какое там «содержание» могло быть у очередного блокбастера? Они не целовались, но порой в эсэмэске Даша приписывала «целую», и он маялся часами, размышляя, что бы это значило и может ли он поцеловать ее наяву? Но все не решался. Вдруг обидится, уйдет и он ее никогда больше не увидит?