Читать книгу "Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века - Сергей Охлябинин"

Что же не устраивало его у англичан? Прежде всего «непомерность» и «излишность». Естественно, сопоставляя отечественные сады и парки с английскими, Андрей Николаевич видит больше достоинств именно в русских. Наши сады должны быть «ни английские, ни французские, а наши собственные и изобретенные самими нами».

Само понятие — «регулярность», «заданность» — несколько сковывает Львова. Если сад Безбородко в городе, то от принципа регулярности не уйти. По убеждению Львова, он «должен не токмо отвечать величию оного, но и служить еще богатою рамою великолепному дому… а потому и не может быть иначе, как Архитектурной или Симметрической».

Однако при всей парадности сада Львов, как блистательный декоратор, предусматривает и немалое пространство для уютных, скрытых от посторонних глаз уголков. Трепетно прорисовывает лукавые дорожки для интимных прогулок и бесед. Хорошо зная европейских парковых декораторов, он умудряется «согласить учение двух противоположных художников Кента и Ленотра». А иначе как же «поместить в одну картину сад пышности и сад утехи»? И вот это-то соединение в одно целое двух противоположностей и становится особенно характерным для работ Львова. А следом — и для новых, чрезвычайно многообразных принципов русского садово-паркового искусства.

Львов так мастерски связывает эти две противоположности садов, что различие можно увидеть только на плане. От чего же отталкивается наш «гений вкуса», когда перелистывает альбомы европейских декораторов? И чем не намерен руководствоваться? Его поражает заумь, нарочитость непомерной симметрии французских садов.

Много ли стоит та симметрия, что, ножницами «изуродовав мирты, пальмы, даже самый кипарис, превращала деревья в медведей, в пирамиды, в дельфинов и наполняла сады наши зелеными неподвижными уродами, которые стали ни пень, ни дерево. По ее аршинному закону… половина сада представляет не что иное, как повторение другой половины, так что, увидев первую, другую никто и смотреть не пожелает».

Что же предлагает он взамен этой «ножничной архитектуры»? Если он и прорисовывает прямые аллеи в натуральном, без «вывихов» саду, то, чтобы устранить «единообразность прямой линии», вводит в общую композицию и естественно растущие деревья, а вот парковые сооружения он разбрасывает в чисто живописной манере.

Интересно, как же относится Львов к естественным природным условиям: к тому же рельефу, водным источникам или местной растительности? Они-то как раз и являются основными козырными картами в его «игре» с окружающим пространством. Оказывается, самые разнообразные рукотворные виды внутри сада Львов связывает с общим ландшафтом.

«Замерз… от удовольствия»

Хорошо, что эскизы, рисунки, рассуждения Львова случайно дошли до наших суетных дней. Но еще лучше увидеть собственными глазами остатки тех парков, что когда-то вырисовывал этот удивительный мастер.

Усадьба Введенское в Подмосковье была преподнесена императором Павлом I в подарок своей фаворитке Анне Лопухиной. Ее отец Петр Васильевич Лопухин пригласил для обустройства имения архитектора Н. А. Львова. Дом этот — своего рода «корона» на возвышенности. «Шлейф» парка спускается к Москве-реке, открывая широчайшую панораму. Сейчас, глядя на усадьбу с воды или, наоборот, — на воду с балкона усадебного дома, кажется, что и не составляло труда найти на берегу реки именно данное место, этой крутизны и поворота вод, настолько все органично.

Интересно, что динамике и придает Львов огромное значение. Парки, счастливо выпестованные его руками, не должны стоять на месте. Они обязаны как бы плыть вдоль речных вод, струиться вдоль или поперек ветра. На их пути должны встречаться суда, мельницы, водопады, клубы дыма, фривольные облачка и мрачные, сурово-свинцовые тучи.

Примечательно, что водные источники, как бы ординарно и незатейливо они ни выглядели, провоцируют на необыкновенные решения. Его изобретательство не знает границ. В саду уже упомянутой дачи Безбородко по склону горы тремя террасами ниспадают «текучие воды». Именно за счет водяных струй он связывает, соединяет и статуи, и гроты, и пейзажные сады.

Если архитектор был талантлив, он никогда не пытался подстраивать окружающее пространство усадьбы под те парковые ансамбли, которые где-то видел. Если парк разбивался у реки, пусть и самой невзрачной, уже можно было за что-то зацепиться. А коли существовал перепад высот, лучшего и желать нельзя. В таких случаях зодчему оставалось только прикинуть, как будут проходить берега перекрытой плотиной речки и на каком возвышении будет поставлен господский дом. Согласовать будущий проект с хозяином и рядом инстанций — и вопрос решен.

В те далекие годы XIX века многие зодчие, подражая Львову, старались как можно меньше вторгаться в природные тайны. Просто пытались их обыгрывать. Выступали в роли эдаких скульпторов, снимая «резцом мысли» ненужные наслоения и обнажая суть предмета, как это делал древний Пигмалион.

Именно так и произошло с парком усадьбы Введенское, который как бы невзначай расположился вдоль дороги, уносящей нас к Звенигороду. Длинная прямая аллея открывала вид на сравнительно небольшой двухэтажный барский дом. Его следовало обойти, минуя широко распахнутые крылья флигелей.

Склон, опускавшийся перед домом, был настолько красив, что захватывало дух. Справа и слева возвышались массивные лиственные старинные деревья. Взгляд будто вели, направляли исподволь, увлекая к далекому горизонту. Поначалу под ногами были крутизна, ощущение большой высоты и дальности этого склона — у его основания деревца казались совсем кукольными. Дальше склон выпрямлялся, выправлялся в достаточно ровное плато и тянулся, как казалось, неизмеримо долго к реке, что искрящейся птицей временами посверкивала вдали.

Именно эта рукотворная водная гладь и убеждала нас в обширности пространства, казавшегося еще большим, чем было на самом деле. Однако вся эта «эквилибристика» с обманными пропорциями не казалась искусственной. Все это было — естество. А вот тайна состояла в пропорциях и в чередовании планов.

Николай Львов писал владельцу этого имения П. В. Лопухину: «Милостивый Государь Петр Васильевич! Введенское ваше таково, что я замерз было на возвышении, где вы дом строить назначаете, от удовольствия, смотря на окрестность, и 24 градуса мороза насилу победили мое любопытство. Каково же должно быть летом? Приложив, как говорят, руки к делу, место сие выйдет, мало есть ли сказать, лучшее из подмосковных. Натура в нем все свое дело сделала, но оставила еще и для художества урок изрядный. От начала хорошего, от первого расположения зависеть будет успех оного…

Правда, что возвышение, под усадьбу назначенное, имеет прекрасные виды, с обеих сторон красивый лес, но кряж песчаный и жадный: воды ни капли, и все то, что на возвышении посажено, не будет рость медленно и хило, ежели не взять к отвращению неудобств нужных мер.

В новом фруктовом саду, по песчаной горе расположенном, тоже ни капли воды, как и на скотном дворе; на поливку и на пойло должно по крайней мере определить три пары волов в лето, а без хозяина легко выйти может, вместо пользы, одно из двух необходимое зло: или коровы будут без пойла, или волы без кожи.