Читать книгу "Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции - Жорж Ленотр"

Опустошая таким образом залы Тюильри, революционеры одновременно занялись украшением его внешнего вида. Они снесли стену, ограждавшую главный двор со стороны Карусели, а также лавчонки и кордегардию, отчасти выгоревшую во время пожара 10 августа. Из Рамбуйе доставили пять решеток и окружили ими двор, называвшийся ранее Королевским[113], засадив его молодыми кленовыми и каштановыми деревьями, взятыми из питомников Версаля. Внешний вид дворца остался без изменений; удовольствовались тем, что крупными буквами надписали на фронтоне трех павильонов новые названия: Единство вместо Часов, Свобода вместо Марсана и Равенство вместо Флоры. Кроме того, на вершине павильона Единства водрузили большой фригийский колпак из ярко-красной саржи, надетый на железный каркас высотой шесть футов и окружностью восемь с половиной. Все это увенчивалось трехцветным знаменем длиной 33 фута, нашитым на раму[114].

Большие двери дворца, разрушенные ядрами мятежников 10 августа, были заменены двухстворчатой дверью из голландского дуба, украшенной восемью львиными головами[115]. Через нее входили в вестибюль с колоннами, который надо было пройти, чтобы попасть в Национальный сад. Направо из этого вестибюля шла большая лестница, которую храбрые швейцарские солдаты оросили своей кровью. Широкие ступени этой эффектной лестницы доходили до середины второго этажа, затем она разделялась надвое и вела в большие апартаменты. На первой площадке, на уровне антресолей, находилась высокая дверь бывшей часовни, отделявшейся широкой оградой от маленького салона. Непосредственно за ним шел зал Свободы. В глубине этого зала, как раз напротив лестницы, была дверь, которая вела в зал заседаний. Таким образом, все эти комнаты находились выше первого этажа, так как они были на уровне первой площадки лестницы. Мы особенно на этом настаиваем, поскольку из этого видно, какой необычайной они были высоты. Окна их были высокими, как в церквях, свет падал сверху, и ни из одной из этих комнат нельзя было видеть сад или двор.

Перестройка этих комнат была самой скромной — удовольствовались тем, что отбили молотом гербовые лилии, украшавшие вперемешку с солнечными дисками железные перила лестницы. Гражданин Роже, скульптор, получил плату в 5 ливров за то, что «разрушил корону Франции и гербовые лилии в 4 дюйма высотою, сделал из них подставки и щиты и переделал находившийся на фризе королевский жезл в пику[116]. В деле украшения лестницы ограничились этими мудрыми усилиями.

В часовне сохранился пол из белых и черных мраморных плит. Она освещалась двенадцатью окнами, шесть из которых выходили на Карусель и шесть в сад. От карниза потолка до верха окон, то есть приблизительно до высоты трех метров над уровнем пола, стены часовни были окрашены под гранит, а ниже, до самого пола — под порфир. Чтобы оживить однообразие этой экономной отделки, гражданин Дуайен, в то время уже известный художник, придумал поместить на этом темном фоне гипсовые венки из дубовых листьев. Четыре большие хрустальные люстры спускались с потолка. По углам поместили четыре фаянсовые печи, а вдоль стен расставили скамьи, крытые малиновым бархатом. Маленькая комната за часовней, служившая раньше ризницей, была отделана точно так же.

Пройдя вестибюль, входили в ту часть дворца, которая более ста лет была знаменитым Залом машин. Здесь все пришлось устраивать заново. Помещавшиеся здесь в течение XVIII века различные театры нуждались для своих машин в подземных постройках, так что, когда из зала убрали ложи, сцену и скамьи, то оказалось, что пол ее на 24 фута ниже уровня двора Карусели[117]. По этому можно судить, какая предстояла здесь работа. У архитектора Жизора было два выхода: или поместить зал заседаний в этой медвежьей берлоге, куда надо было бы спускаться по темным лестницам, или же засыпать всю яму, что требовало громадного труда, а главное — времени и денег, которых у него не было. Жизор остановился на промежуточном способе. При помощи свай, укрепленных на широких каменных блоках, он настлал пол на всем протяжении Зала машин на уровне бывшей часовни; таким образом, вся северная часть замка, начиная с центрального павильона и кончая павильоном Марсана, оказалась на высоте антресолей первого этажа.

В этом обширном прямоугольнике, следовавшем за описанными нами часовней и вестибюлем, архитектор устроил зал Свободы и зал Собраний. Четыре окна первого из них выходили на Карусель, а посередине возвышалась статуя Свободы, видимая из всей анфилады комнат и с лестницы, начиная с самых первых ее ступеней. От этой статуи и произошло название зала. Богиня была изображена сидящей и опирающейся одной рукой на земной шар, а в другой руке она держала «характерный для нее колпак». Пьедестал ее был окрашен в цвет порфира; на нем бронзовыми буквами написано было слово «Свобода», окруженное символическим орнаментом из лавровых и дубовых венков. Эту статую высотой в десять метров изваял гражданин Дюпаскье, бывший пенсионер Французской академии в Риме, по наброску, сделанному Жизором. Фигуру богини вылепили из гипса, затем на нее надели тунику и плащ из настоящего полотна и все это окрасили в цвет старой бронзы.

Барер, в своих записках слагающий себе самому панегирик и прославляющий то счастливое влияние, которое он, по его мнению, имел на искусство времен революции, рассказывает следующий довольно странный анекдот. «Я знал, — говорит он, — что у знаменитого скульптора гудона[118] нет работы, что он нуждается в средствах и его мастерская погибает. Я пошел посмотреть его работы. Среди начатых произведений, которых революция не позволяла ему закончить, я увидал прекрасную статую белого мрамора, изображавшую святую Евстахию; она предназначалась для церкви Инвалидов. «Окончите эту статую, — сказал я ему, — дайте ей атрибуты, характеризирующие свободу, и Комитет[119] сейчасже купит ее у вас, чтобы поставить в первом зале, через который надо проходить в зал Собрания». Гудон посмеялся над моим проектом, но, тем не менее, послушался; ему заплатили и статую поставили в упомянутом зале, названном залом Свободы, гудон еще жив и может подтвердить этот факт». И все же относительно этого факта, как и во многих других случаях, Барер ошибается. Счет, по которому гражданину Дюпаскье было уплачено за статую Свободы, совершенно опровергает пикантную историю о том, как изображение святой превратилось в статую республиканской богини[120].