Читать книгу "Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 2 - Мария Семенова"

– Мы не знаем, что произошло в твердях небес, – сказал наконец Сеггар. Он задыхался, как и все остальные. – Может, Беда там смела и перепахала не меньше, чем на земле.

– Кто роптал на царей, под вельможами поживи! – добавил Гуляй. – Кто жаловался на солнечный зной…

Если верить следам, коготковичи тоже постояли здесь, скучившись, остолбушенные невиданным дивом. Держали, надо думать, совет. После, однако, выстроились и пошли дальше вперёд. Напрямки через сумрачные увалы. С тем, чтобы через десяток вёрст миновать промоину в небе и гордыми победителями выйти под знакомые тучи. К Пролётищу.

– Коготок прошёл, и мы не свернём! – прохрипел Кочерга. – Веди, Сеггар!

– Всем рты замотать, – велел Неуступ. – Вперёд!

И Царская двинулась прочь от скальных ворот, становясь на ходу вереницей сутулых теней с личинами вместо лиц, нижние продухи закрыты вязаными полосами, одни дыры для глаз. Губительный холод понукал к быстрому бегу, но, ходко взяв с места, витязи скоро сникли, потащились нога за ногу, как усталые старики. Воздух, едва сочившийся сквозь шерстяные повязки, был реденьким и пустым, точно спитой квас. Весь бы его променять на глоток буйного, хмельного, животворного ветра с бедовников, да кто ж даст?.. Тонкий могильный воздух не поил силой, он её отбирал. Звуки голосов в нём не разносились, падали иссохшими листьями. По краям зрения маячили багрово-чёрные тени, в ушах выстукивала кровь, повторяя: «Отдохни. Приляг. Подремли…»

Близ коготковского следа тянулась ещё лыжница, спотыкливая, неуверенная. Светел догадался: здесь прошёл раб. Тот, что ныне прятался под столом, болтая про Острахиль-птицу, огни в небе и прочую ерунду. Что взять с кощея? Раб недалёк и труслив, поэтому и зовётся рабом. Давний след успел потерять чёткость. Знать, снежный прах не лежал вовсе бездвижно. Чем-то потревоженный, стёк в лыжницу, начал изглаживать…

Сеггаровичи ползли вперёд упрямо и неуклонно, как вёсельный корабль, одолевающий быстрину. Тянуло сосредоточиться на очередном вздохе, на очередном шаге, но было нельзя. Муки и тяготы, как всякое зло, нельзя слишком пристально замечать. Иначе оно тебя тоже заметит.

Сделав немалое усилие, Светел заставил себя думать о красном складе слов, о гусельных звонах. О достойном ответе сказу Весела про витязя, закрывшего друга от смерти. Та песня, правду молвить, Светелу не понравилась. «Который погибший – его что, мама не ждала? Рук вослед не тянула?» Вспомнилась Равдуша под Родительским Дубом, отпустившим и Жогов рубец, и её, Равдуши, вдовью ширинку. Дивный голос, возносящий на золотых крыльях песню-молитву. Лёгкая тень рядом, словно проступившая из небытия. Свет сквозь листья, синие незабудки: мама Аэксинэй. Сгоревшие крылья мамы Золотинки, её глаза, полные звериной мудрости и печали: «Встал ты уже на след брата, маленький Аодх?..»

«Вот о чём бы песню сложить. Чтоб всякому захотелось по следу пуститься. За братниной любовью. За правдой…»

Ещё подмывало обернуться и посмотреть, далеко ли отодвинулись каменные ворота. Но сзади шёл ворчливый Гуляй, поэтому Светел не оборачивался.

«А выживший? Он что, так с костей и ушёл? Побратима бросил без погребения? Без честно́го костра?..»

Коготкова ступень всё стремилась вперёд, ровная и прямая. Только отметины от кайков, поначалу размашистые, сделались чаще.

«У них там баба детная, как выдержала… А чадце титьки запросит?..»

Вниманием завладели сглаженные бугры по правую руку. Светел присмотрелся. Чуть шевельнулось воображение, и вот они, трое саней с круглыми оболоками. Улёгшиеся, да больше не вставшие оботуры…

Раб, похоже, даже сквозь усталость не совладал с любопытством. Приблизился. Ткнул посохом… И тогда что-то случилось. Что-то до смерти напугало кощея, заставило броситься назад. Суматошно, прыгая через собственный след…

Выползти из тумана будто обглоданным, потерявшим и лик человеческий, и рассудок…

Словно в ответ мыслям Светела, далеко впереди в глуби земных недр зародился стон. Невозможно низкий, слышимый не ухом – нутром. Земля подавалась под ногами, корчилась в судороге, это был страх во плоти, потому что не может, не должна ходуном ходить надёжная твердь! Хотелось кричать, бежать без оглядки, но куда сбежишь от такого? Не чуя верха и низа, утратив лево и право?.. По счастью, корча земная длилась недолго. Стон затих, увалы перестали куриться. Светел зашевелился, поднимаясь с колен. Впереди выпрямлялись другие сеггаровичи. Одна Ильгра стояла на санях, пригнувшись в низкой, какой-то волчьей стойке. Светел впервые видел её с оружием. Витяжница сжимала два небольших кулачных топорика. Далеко впереди угасало бледное зарево.

– Сеггар!.. – прохрипел Гуляй. – Хочешь повернуть, поворачивай скоро!

– Что, друже, стегно разболелось? – отряхиваясь, спросил Крагуяр.

– Дурак, – отмолвил Гуляй.

Светел уже знал: сердитый хромец изнемогал ничуть не прежде других. Просто больная нога, которой он никогда не давал спуску, приучила его очень точно рассчитывать силы. Сеггар слушал Гуляя на чужих опасных дорогах, не суливших доброй ночёвки. Гуляй всегда знал, откуда ещё удастся вернуться.

Однако Потыкин след, минуя замёрзший поезд, вёл дальше, и Царская не отступилась. Коготок побывал здесь меньше суток назад. Значит, либо одолел и вышел насквозь, либо… может, он вон за тем изволоком помощи ждёт?

Хотя какие тут, в месте смерти, могли быть жданки. Вона, те поезжане заночевали. Спят посейчас!

Светел прилаживал слово к слову, мысленно перебирал струны, думал про брата. Жёлтая звезда царствовала в сонме других, медленно клонилась к закату. Светел тряс головой, жмурился. В скудном свете мрела усыпанная прахом равнина да устало, вразнобой качались спины дружинных.

И нигде ни птицы, ни зверя, ни кустика. Ни рассыпанных бусин лисьей побежки, ни мышиного бисера.

Светел охлопывал себя руками в бараньих рукавицах, надетых на толстые варежки. Не помогало. Звёздная чернота вытягивала тепло. Мысль о возвращении к туманным вратам рождала глухую тоску. Слишком далеко. Слишком трудно.

Несбыточно.

Не стоит даже пытаться.

Оставалась дорога только вперёд.

Светел попытался представить отчаяние поезжан, когда они поняли, что сонное онемение становится смертным, что уже не поднять оботуров, да и самим, присев, не подняться… Или вовсе не было никакого отчаяния? Отступивший холод, покой, блаженная мысль: вот полежим, отдохнём, а уж после…

А никакого «после» не будет. Тишина, медленно переползающий прах. Жёлтая звезда в чёрном небе, то восходящая, то заходящая… Замёрзшие сухие тела. Нетленные гло́дни.

…Светел спохватился, очнулся. Придуманные мысли несчастных походников начали становиться его собственными. И он не помнил, каким образом прошёл последнюю сотню шагов. Дурной знак. Вдобавок начала болеть голова. Это было для него редкостью, потому заставляло насторожиться. Светел посмотрел вниз. Ноги стояли, вместо того чтобы идти. Тело силилось набрать воздуху перед очередным шагом. Рёбра лопались от натуги, рука тянулась содрать повязку со рта. Впереди смеялась, что-то втолковывала Сеггару Ильгра. Светелу тоже стало смешно, страна жёлтой звезды была местом, созданным для веселья и счастья. Сквара однажды узнает об этом и тоже придёт сюда, надо лишь подождать…