Читать книгу "Совсем как человек - Кобо Абэ"

„Атебити курибити куритибари кути!“

Но мой призыв пропал вотще, он лишь оледенил ее губы. О жена моя, неужели ты забыла свою миссию? Неужели забыла свою родную планету, планету красных песков? И неужели исчезла из твоей памяти „Песнь посланца“, о которой мы проговорили всю ночь напролет, когда я принес ее из лечебницы? Прости меня, я ведь понятия не имел о том, как ты одинока!

Клянусь, что муки твои не пропадут даром. Приняв на себя удар «земной болезни», ты блестяще выполнила свою миссию. В качестве живого образца больного «земной болезнью» ты принесла себя в жертву на алтарь прогресса марсианской культуры. О Марс! Прославь в веках болящий дух моей дорогой супруги!

Да, я понятия не имел о том, как ты одинока. Не в глухих застенках сумасшедшего дома поразил тебя невроз, нет, «земной болезнью» можно заболеть просто от одиночества! Жена моя, клянусь, что сегодня твое одиночество окончилось. Я стану твоим рабом, дабы впредь ты больше не была одинокой. Я превращусь в робота, дабы «земная болезнь» споткнулась на тебе. Если случится мерзавец, которому ты пожелаешь раскроить череп, то прикажи мне. Если случится мерзавец, которого ты пожелаешь изрезать на куски, то прикажи мне. О жена моя! Потерпи немного. Ты с блеском выполнила свою миссию, и я тоже не пожалею сил для выполнения своей. И тогда мы оба вернемся домой. Временной тоннель мигом перенесет нас на родной Марс. Мы оставим позади этот „совсем как ад“, и – прощай „топологический невроз“!»

С кончика его носа на рукопись упала капля пота. Он поспешно стер ее рукавом и, взглянув на меня исподлобья, проговорил:

– Теперь вы понимаете? Я никому не позволю оскорблять мою жену.

– Бросьте вы, какие там оскорбления!

– Никто не смеет ей противоречить… Ни вы, сэнсэй, ни кто-нибудь другой… Ибо она уже до дна испила горький кубок адских мучений.

– Насколько я могу представить себе из этого вашего дневника, у вашей супруги весьма логичное помешательство. Если отбросить формулу «совсем как человек», никаких особых симптомов, видимо, не имеется.

Мой гость кивнул и раздумчиво проговорил:

– В конечном счете… Другими словами… То есть, вы хотите сказать, что она, возможно, вполне здорова?

– Вот именно… Понимаете, если это так, то трудно прийти к выводу…

– Говорите яснее. Если предположить, что моя жена – сумасшедшая, то получится, что я в здравом уме. Раз так, то, естественно, у вас не может быть серьезных оснований для отказа от поста марсианского представителя. Вот и прекрасно… Я, разумеется, чрезвычайно рад… Все мои дела на этом закончатся, я и жена с чистой совестью войдем во временной тоннель… Текст соглашения у меня уже подготовлен, вам остается только подписать…

– Нет-нет, к сожалению, меня больше устраивает версия, что ваша супруга вполне здорова.

– А тогда, сэнсэй, чего же вы опасаетесь? Если она обыкновенная земная женщина, то чего вам бояться? Или у вас был какой-нибудь слишком уж болезненный опыт?..

– Ничего я не боюсь.

– Тогда пошли!

– Ладно. Пошли.

Мой голос прозвучал глухо, настороженно, напряженно. Где же все-таки ловушка? Гость, хихикнув, произнес:

– До чего же вы любезны, сэнсэй… Впрочем, вы сегодня доставили мне большую радость… Только вот устал я немного. Вы ничего не забыли?.. Сигарета у вас не погасла?

19

Итак, дело, кажется, подходило к концу. Вместе с этим странным человеком я перешагнул порог кабинета, и с этого момента судьба моя стремительно покатилась прямой дорогой, которая привела меня к безумному суду.

Вы, возможно, уже поняли, в чем заключалась их ловушка… где в этой загадочной картинке пряталась главная пружина всего механизма… и почему мне не удалось увернуться от расставленного капкана…

Говорят, чтобы спрятать большую ложь, лучше всего окутать ее целой тучей маленьких. Вероятно, на эту удочку я и попался. Путь продолжался не более двух часов, но весь он был покрыт опавшими листьями лжи. А я до последней минуты считал, что занимаю безопасную позицию стороннего наблюдателя… со сцены мне в глаза била ложь, будто платить за спектакль мне придется ровно столько, сколько он стоит… А я сам, своими руками, привязал себя к сиденью, которое и было-то главным механизмом ловушки…

Едва я покинул прихожую, как на меня обрушилось все изобилие дневного света, реальность бытия, повседневных условностей и повседневной скуки. Даже сырые, пронизанные ржавой вонью коридоры и лестничные клетки после моего кабинета, обиталища астматика и затворника, взбодрили и отрезвили меня, словно круто сваренный кофе. Я почти окончательно пришел в себя и был настроен благодушно, как будто прогуливался по улицам после кино. Я представить себе не мог, что лестница, по которой я поднимаюсь, ведет в иной мир и что спускаться по ней уже не придется…

Я и сейчас отчетливо помню все. Помню похожий на глыбу стекла столб желтоватого света из прямоугольного окна на лестничной площадке, помню в нем сложную структуру теней. Помню, как сокращались и растягивались складки на штанинах моего гостя, когда он неуверенно, совсем как водомерка, переступал со ступеньки на ступеньку впереди меня… Безымянные детали последнего для меня зрелища реального мира…

Затем белая дверь на третьем этаже, обозначенная буквой «В», – не просто белая, а с голубоватым оттенком, какой бывает у белой масляной краски. Эта дверь уже не была безымянной деталью. В ответ на звонок звякнула цепь, со скрипом повернулась ручка… И лицо этой женщины… Женщина с ослепительно-ясными детскими глазами… Женщина, не знающая стыда, как кошка, незрелая, но трижды более взрослая, чем обычный взрослый… Она была настолько не похожа на ту, о которой читал и говорил мой гость, что некоторое время я не знал, как с ней держаться.

В то же время взгляд мой шарил по прихожей в поисках сандалий жены… Мне было бы достаточно сандалий… Это был бы знак, что она здесь… Но ее не было…

– Как ты долго… Он, наверное, очень помешал вам… – заговорила она, обращаясь сразу к нам обоим. Ее оживленный тон решительно никак не вязался с моим беспокойством о жене, и тут я, честно говоря, махнул на все рукой, предоставив событиям идти своим чередом. Это была женщина явно от мира сего. Это была женщина-нейтрализатор, которая против кислоты оборачивалась щелочью, а против щелочи – кислотой и любое человеческое чувство превращала в инертный газ. Видимо, не стоило опасаться, что я забуду о нелепых настояниях моего гостя ни в чем ей не противоречить.

Впрочем, как только меня провели в гостиную… Если бы меня спросили, почему я не повернулся и не ушел, я мог бы только ответить, что уходить было не из-за чего… Лишь одно странное обстоятельство насторожило меня.

Предложив мне дзабутон[3], женщина повернула в мою сторону вентилятор, включила его и сказала мужу: