Читать книгу "Гортензия - Жак Экспер"

Не менее удивительно было и то, что она успела побывать во многих странах. От нее ни о чем подобном я ни разу не слышала. […]

Но самым поразительным в ее истории были отношения с этой немолодой дамой. Пожилая дама впервые появилась в ресторане, по-моему, в марте и с тех пор приходила почти ежедневно. Эта женщина совсем не походила на остальных завсегдатаев, всегда заказывала столик в той стороне, которую обслуживала Эмманюэль, и всегда была одна. Ни у кого не вызывало сомнений, что она являлась к нам только ради Эммы. Как-то, помню, я спросила у Эммы, знакома ли она с этой дамой? Та ответила, что не знакома, никогда не видела ее прежде, но что она очень мила с ней. Мы посмеялись, сказали, что, должно быть, Эмма ей приглянулась, наверняка она старая лесбиянка… А надо сказать, та просто не сводила с Эммы глаз. В другой раз я поговорила с Эммой уже серьезнее, что меня настораживает пристальное внимание к ней этой женщины, что она даже внушает мне страх, и посоветовала ей быть настороже. Но, похоже, она никак на это не отреагировала.

После второго разговора мы больше к этому не возвращались. Честно сказать, все это казалось необычным, но, в конце концов, это было личным делом Эммы. […] Но я до сих пор не могу прийти в себя от того, что я недавно узнала. Невероятная, неслыханная история, и я очень-очень ей сочувствую. […]

16

София

Проснулась я внезапно, как от толчка. С недоумением посмотрела на детский будильник с Винни- Пухом, стоявший слева на ночном бледно-розовом столике. Родители подарили его внучке по случаю ее второго Рождества, и с тех пор он отлично работал. Заводила я его каждый день, без исключения.

Через десять минут наступит полночь, значит, я проспала целый час.

К счастью, я не раздевалась.

Я быстро встала, направилась к выходу, подхватила рукой плащ. Он промок до нитки, но я его надела. Взяла зонтик – он защитит меня от порывов ветра, с силой бьющего в окна. Но главное, он поможет мне спрятаться.

Бегом спустилась по лестнице. Под плащом на мне серые вельветовые брюки и белая хлопковая блузка. Влажный холод снаружи мгновенно пробрал меня до костей. Но времени возвращаться за свитером не было. И я даже не рискнула раскрыть зонтик, настолько свирепым оказался ветер. Делать нечего, я пошла в чем была.

Быстрыми шагами я пересекла улицу Мучеников и свернула на Наваринскую.

Подойдя к ресторану, я услышала звук вхолостую работавшего мотора – сегодня было столько машин, что скутер стоял во втором ряду, фары еще горели. Мужчина, поджидавший мою дочь, на этот раз слез с машины, не проявляя, однако, нетерпения. Дождь и ветер были ему, похоже, нипочем, он стоял, опустив руку на руль, и не пытался укрыться от непогоды, хотя и был защищен только шлемом.

Медленно двигаясь вдоль тротуара по противоположной стороне улицы, я стала за ним наблюдать. На мужчине была свободная черная куртка из непромокаемой ткани, и с места, где я находилась, он в ней казался особенно мощным (тем более такой мелкой особе, как я).

Спутник дочери был высок ростом, но скорее худощав, чем плотен, хотя под курткой угадывался сильный и мускулистый торс. Возраст его я определить не смогла. Лет тридцать, по-видимому.

На улице было полно людей, и мужчина, надеюсь, меня не заметил.

Не останавливаясь, я дошла до места, где он стоял, и на этот раз успела как следует разглядеть регистрационный номерной знак скутера. 584 ЕВТ 92. Чтобы не забыть, я принялась его твердить про себя: 584 ЕВТ 92. 584 ЕВТ 92… Потом, спрятавшись под козырек дома, на всякий случай записала номер у себя на ладони.

Насколько я помню, у Изабеллы сохранились кое-какие знакомства (как она любила говорить) в полиции. Теперь они могли нам пригодиться, как это уже не раз бывало в прошлом. При необходимости Изабелла звонила своим знакомым, консультировалась с ними, и мне порой этого хватало, чтобы успокоиться.

Конечно, обычно дело касалось всякой мелочовки, уточнения той или иной процедуры, все в таком роде… Но я никому не позволила бы сказать что-нибудь плохое об Изабелле. Например, Анна себе в этом не отказывала. Без постоянной поддержки моей подруги я бы не выкарабкалась ни за что на свете, вот в чем истина. Изабелла оставалась со мной в самые тяжелые моменты, а одному богу ведомо, сколько их у меня было. Верная, часто даже более воодушевленная, чем я сама, если появлялась надежда, Изабелла с ее душевной щедростью и оптимизмом помогала мне выстоять. Какой у нее был во всем этом интерес? Я часто задавала себе этот вопрос. Мое счастье должно было стать и ее счастьем, если бы мне удалось найти дочь. Она имела законное право на часть этого счастья, она его заслужила ничуть не меньше, чем я.

Все эти бесконечные годы Изабелла с такой самоотверженностью делила со мной страдания и разочарования, что я перед ней теперь в неоплатном долгу.

Теперь, когда на руках у меня был номерной знак (нужно расспросить Гортензию об этом молодом человеке, как знать, может, они женаты… о моем зяте!), мне следовало поскорее уйти. Гортензия могла выйти с минуты на минуту. Нельзя допустить, чтобы она меня застала в таком виде да еще в столь поздний час. То-то же она удивится, решив, что я за ней шпионю. Это станет провалом, который сведет на нет нашу близость, возникшую этим вечером, и которую, наоборот, следует упрочить всеми силами.

Несмотря на решимость уйти, я отчего-то медлила. Неужели он все-таки заметил меня – маленькую жалкую старушку? Представляю, что подумала бы Изабелла, увидев меня в таком виде. Я стала тихонько себе приказывать: «Ну-ка давай, вперед, ты напоминаешь старую сову, тебе всего пятьдесят один, а выглядишь ты лет на шестьдесят пять!» Но годы испытаний тяжелым грузом легли мне на плечи, согнули мою спину, состарили.

Сзади послышался стук шагов, и я, потеряв бдительность, обернулась. К счастью, меня заслонял припаркованный у противоположного тротуара фургон. Когда Гортензия подошла к своему приятелю, тот уже был в седле, и вчерашняя сцена в точности повторилась. Не подняв матового козырька, он протянул второй шлем моей дочери, а другой рукой провел по ее щеке. Чисто дружеский жест, быстрый, небрежный. Едва Гортензия успела сесть, как он тронулся с места.

Я стояла неподвижно, мою неприметную фигурку полностью закрывал собой фургон. Отчего же мной вновь овладело чувство, что Гортензия обернулась и посмотрела в мою сторону, едва скутер скрылся за углом? Словно она искала меня глазами в темноте и подавала знак: «Я тебя видела».

Пытаясь рассуждать здраво, я говорила себе: это самообман, ничего такого быть не могло, приди в себя, будь реалистом. Я посмотрела на ладонь: от дождя запись почти стерлась. Остались только одна цифра и две буквы. Я закрыла глаза, сконцентрировав внимание и призвав на помощь память.

584 ЕВТ 92.

17

София

Мне так и не удалось произнести «Эмманюэль». Она настаивала, требовала, чтобы я называла ее по имени. Это превратилось у нас во что-то вроде игры, и я этим воспользовалась, чтобы уйти от имени, не желавшего выходить из моего рта.