Читать книгу "Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта - Винс Рауз"

Подобно любым действенным мифам, представление о леопарде в кустах может быть истиной в буквальном смысле, а может и не быть. Однако этот простой сценарий позволяет объяснить необъяснимое так, что у охотника появляется возможность прибегнуть к необходимым и активным действиям по спасению жизни. Это представление дает ему больше шансов для выживания, в чем и заключалось предназначение этого когнитивного желания.

Это происходит автоматически: неуверенность порождает тревогу, а тревога требует своего разрешения. Иные решения здесь очевидны, и многие причины несложно увидеть сразу. Но когда это не так, когнитивный императив вынуждает нас найти вероятное решение в виде истории, вроде истории о леопарде в кустах. Эти истории особенно важны тогда, когда ум сталкивается с нашими экзистенциальными страхами. Мы страдаем. Мы обречены умереть. Мы малы и беззащитны в этом опасном и непонятном мире. У таких проблем нет простых решений. Здесь ум создает истории, которые обретают форму религиозных мифов.

Мы страдаем. Мы обречены умереть. Мы малы и беззащитны в этом опасном и непонятном мире. У таких проблем нет простых решений. Здесь ум создает истории, которые обретают форму религиозных мифов

Невозможно было бы проследить за взаимодействием бесконечных культурных и психологических факторов, которые привели к созданию какого-либо конкретного мифа, и было бы полным безумием думать, что кто-то сможет найти убедительное объяснение происхождения любого религиозного мифа. Но, если мы поставим этот вопрос в надлежащие рамки, мы несомненно можем исследовать биологическое происхождение стремления создавать мифы. И мы даже можем предполагать, как возникновение мифа связано с неврологическими структурами человека. Рассмотрим, например, такой сценарий:

В доисторическом племени, все участники которого тесно связаны между собой, кто-то умирает. Тело кладут на медвежью шкуру. Другие члены племени подходят и ласково прикасаются к усопшему. Они понимают, что этот человек недавно существовал, а теперь его нет. Он был теплым и энергичным, а теперь стал холодным и безжизненным.

Вождь племени, который порой погружается в раздумья, садится у костра и смотрит на мертвое тело, которое недавно было его товарищем. «Чего здесь не хватает? – думает он. – Как это что-то потерялось и куда оно делось?» Под потрескивание огня вождь смотрит на умершего, и его охватывает печаль и тревога. Ум требует объяснения и не успокоится, пока его не найдет, но чем глубже вождь погружается в загадку жизни и смерти, тем сильнее становится его экзистенциальный ужас.

С нейробиологической точки зрения скорбящий вождь переживает ту же самую реакцию возбуждения, что и озадаченный охотник. Сначала миндалевидное тело в мозге вождя обратило внимание на тупик процесса мышления левого логического полушария – к этому привело то, что вождь долго и внимательно разглядывал тело усопшего. Миндалевидное тело интерпретирует это состояние тупика как страдание и запускает лимбическую реакцию страха, а также посылает нервные сигналы, чтобы активизировать систему возбуждения. Теперь, пока вождь продолжает размышлять о своей тоске и страхе, это возбуждение усиливается. Его сердце бьется чаще, дыхание становится поверхностным и учащенным, а лоб покрывается потом.

Вождь бездумно глядит на огонь, снова и снова прокручивая в голове свои мучительные мысли. Вскоре от костра остаются только тлеющие угли, и когда последний язычок пламени над ними вспыхивает и исчезает, вождя поражает внезапное озарение: «Огонь был ярким и живым, а теперь он потух и вскоре здесь останется только безжизненная серая зола». Когда последняя струйка дыма поднимается к небу, вождь поворачивается к телу своего покойного товарища. Ему кажется, что жизнь и дух покинули товарища таким же образом, как пламя покинуло потухший костер. И прежде чем он в состоянии сформулировать свою мысль, его поражает один образ: самая существенная часть его друга поднялась на небеса, подобно дыму – летящему вверх духу огня.

Сначала это просто мимолетная мысль, одна из возможностей, предложенная левым мозговым полушарием, занимавшимся интеллектуальным исследованием проблемы. Но в то же время правая сторона мозга предлагает холистические, интуитивные и невербальные решения проблемы. Как только интеллектуальное представление о вознесении духа попадает в сознание вождя, оно находит соответствие среди эмоциональных решений правого полушария. Внезапно два полушария мозга достигают согласия, что вызывает неврологический резонанс, который посылает позитивные нейронные импульсы лимбической системе и стимулирует центры удовольствия в гипоталамусе. Поскольку гипоталамус управляет автономной нервной системой, эти сильные импульсы удовольствия запускают реакцию системы умиротворения, так что вождь начинает испытывать великое спокойствие и чувство умиротворения.

Все это происходит мгновенно, то есть слишком быстро для того, чтобы сошла на нет реакция возбуждения, породившая тревогу у вождя. В какой-то важный момент здесь наблюдается активность как умиротворяющей, так и возбуждающей систем одновременно, так что вождь может чувствовать смесь страха и восторга, то есть то интенсивное состояние радостного возбуждения, которое некоторые нейробиологи называют «эврика-реакцией», когда человек переживает экстаз.

Эта вспышка озарения все меняет, вождь внезапно освобождается от тоски и отчаяния; в более глубоком смысле он чувствует, что освободился от оков смерти.

Это озарение для него обладает силой откровения свыше, это яркое и совершенно реальное переживание. В такой момент такие противоположности, как жизнь и смерть, уже не конфликтуют между собой; их конфликт был разрешен с помощью мифа. Вождь ясно видит абсолютную истину: духи умерших продолжают жить.

Он чувствует, что открыл великую истину. Это больше чем идея, это представление, которое он пережил в самых сокровенных глубинах своего ума.

* * *

Подобно истории о леопарде в кустах, интуитивная догадка вождя о посмертном существовании души может быть истиной, а может и не быть. Но важно, что эта идея основывается не только на игре воображения или мечте, но на чем-то более глубоком. Мы думаем, что все устойчивые мифы черпают свою силу из озарений, основанных на нейробиологических принципах, подобных тому озарению, что пережил вождь. Эти озарения могут иметь самые разные формы, и их могут порождать самые разные идеи. Скажем, тот же вождь мог бы увидеть туман, ползущий вверх по склону холма, и заключить, что, подобно этим таинственным облакам, умершие восходят вверх на священные холмы. Любая идея может привести к рождению мифа, если только в ней можно соединить логику с интуицией, что необходимо для достижения согласия между левым и правым мозговыми полушариями. Когда мозг достигает такой гармонии, неврологическая неопределенность преодолевается, экзистенциальные противоположности примиряются, и решается проблема причины. Тревожный ум видит в согласии всего мозга проблеск наивысшей истины. Кажется, что ум не просто понял эту истину, но живет ею, и данное качество висцерального переживания превращает идеи в мифы.

Такой индивидуальный миф может стать общим, когда, услышав о нем, другие люди найдут осмысленное и убедительное решение соответствующей проблемы. Это происходит не всегда. Члены племени вождя, например, не примут его представлений, если, когда он будет рассказывать им об этом, они не почувствуют в себе те же самые неврологические сигналы истинности, которые чувствовал вождь, когда получил свое озарение. Возможно, они не почувствуют тех интенсивных ощущений, что пережил вождь, но если хоть в малой степени переживут те же эмоции на неврологическом уровне, страстный рассказ вождя завоюет их доверие. Они поверят ему не потому, что он, как им кажется, прав, но потому, что они это прочувствовали. Они могут счесть, что вождь способен видеть невидимое, и создать на основе его представлений мифологическую систему.