Читать книгу "Знакомьтесь, Гюро! - Анне-Катрине Вестли"

И тут всё совпало очень удачно. Дело в том, что Эрле и Гюро подружились в пансионате с Тюлинькой. Тюлинька давно приехала в город, тридцать лет она прожила в пансионате, а теперь получила маленькую квартирку в Тириллтопене на одиннадцатом этаже большого многоквартирного дома. И вот, когда она переехала, соседи узнали Гюро и её маму, а главное, их узнал дворник, который работал в этом корпусе, и он согласился, чтобы Эрле поучилась у него дворницкой работе.

Он работал дворником в корпусе «Ю», а в скором времени в корпусе «Ц» вдруг освободилось место дворника, и Эрле очень хотела получить эту работу. Что оказалось не так-то легко. Многие считали, раз она не мужчина, то не справится. И хотя некоторые члены правления знали, что Эрле всё умеет делать, другие всё равно говорили: «Чтобы у нас была дворником женщина? Да никогда в жизни!»

И Эрле не приняли на эту работу, по крайней мере, с первой попытки ничего не вышло. На место дворника взяли мужчину, и в этом не было ничего удивительного, потому что он раньше уже работал дворником в другом доме и наверняка хорошо знал, как устроена котельная и всё такое прочее.

Но и тут не обошлось без счастливой случайности: жене человека, которого брали на это место, не понравилась квартира в корпусе «Ц», которую давали дворнику. Хорошо, что эта тётя оказалась такой привередливой, потому что теперь эту работу предложили Эрле. Но пока она ещё не приступала к работе. Квартира дворника должна была освободиться через два дня, и только через два дня Эрле и Гюро могли туда переехать.

И вот как бывает странно! Гюро очень хотелось жить в Тириллтопене, ведь она к нему уже привыкла. Пока Эрле училась дворницкой работе, Гюро каждый день туда ездила. Она проводила время дома у Тюлиньки, а несколько раз даже гуляла одна перед корпусом «Ю». И перед самым отъездом из пансионата она вдруг поняла, что чувствует себя тут как дома.

Все стали дружелюбными, и никто уже не говорил, что не надо бы тут детей. Хозяйка стала запросто заходить к ним в комнату, чтобы угостить вкусненькими бутербродами, а толстая тётенька на кухне сказала, что Гюро, если хочет, может смотреть, как она готовит обед в огромных кастрюлях. А старик Андерсен, про которого Тюлинька говорила, что он не такой уж и старый, тот даже сказал, что ему будет грустно, когда они уедут, потому что приезд Гюро и Эрле внёс в здешнюю жизнь какое-то разнообразие. По утрам он прислушивается к лёгким шажкам Гюро, а когда они с мамой уходят, всегда провожает их, глядя вслед из окна, и потом ждёт, когда они вечером вернутся. Жаль, Гюро этого раньше не знала, а то бы она каждый день махала ему рукой!

Старик Андерсен даже подарил Гюро кораблик. Он сам вырезал его из дерева и сшил паруса, чтобы всё было по-настоящему. Он научил Гюро, как ставить паруса, и сказал, чтобы, когда поднимется сильный ветер, она оставляла только передний — он называл его фоком, — иначе кораблик перевернётся. Гюро сразу опробовала кораблик, потому что мама как раз на этот день была записана в очередь на ванную комнату. В пансионате была всего одна ванная, и, чтобы помыться, полагалось внести отдельную плату и заранее записаться в очередь.

Ванна была большая-пребольшая. Старинная, сказала мама. Не сразу и залезешь, до того высокие края. Но уж зато как сядешь в неё, то просто замечательно — точно ты окунулась в озеро, волны так и гуляют по воде, и кораблик знай себе качается вверх и вниз.

Гюро и маме дала поиграть с корабликом, когда та после неё залезла в ванну. А Гюро сидела рядом на стуле, укутанная с головы до ног в большое полотенце. Волосы у неё были все мокрые, и это было очень весело, потому что капли текли, как будто тоже были плывучие. Иногда они плыли у неё по щекам, а несколько раз доплывали до кончика носа и плюхались оттуда на полотенце.

— В Тириллтопене у нас тоже будет ванна, — сказала мама, — только не такая большущая, как здесь. Представляешь себе, Гюро, — мы будем принимать ванну когда вздумается! И не нужно будет никому заранее об этом сообщать.

— Мы можем сообщать друг дружке, — сказала Гюро.

Она сидела рядом и смотрела на ванну, ей очень понравилось, что она такая большая, даже жалко было с ней расставаться. Мама кончила мыться, оделась и помыла за собой ванну. А Гюро как была, так и прошла из ванной через весь длинный пансионатский коридор, закутанная в полотенце. На ногах у неё были тапочки, поэтому она шла не шагом, а пробежала весь путь бегом, потому что не поднимала топота, а полотенце развевалось у неё за спиной, словно парус. Гюро неслась как корабль в бурю под большим парусом и не перевернулась.

Потом она сидела на маленьком диванчике, который ночью играл, как будто он не диван, а кровать. Если б было можно, Гюро забрала его с собой, потому что они с диванчиком очень подружились. Её куколки, Вальдемар и Кристина, наверно, тоже будут сильно скучать по диванчику.

Наступило утро, и до переезда оставался всего один денёк, мама принялась укладывать вещи в чемоданы, а Гюро несколько раз перебрала свой рюкзачок, чтобы уж наверняка ничего не забыть. Вальдемар и Кристина были уложены вместе с фонариком, трактором и лошадкой, а кораблик Гюро решила нести в руке, потому что боялась, как бы в мешке нечаянно не поломалась мачта.

В комнату зашла хозяйка пансионата, но не для того, чтобы о чём-то предупредить, и вообще ни по какому делу. Она вошла и завела разговор о том о сём, а потом вдруг сказала:

— Знаете, мне и самой жаль, что вы от нас уезжаете. Но вы же понимаете, какое нелёгкое у меня положение, когда приходится говорить другим постояльцам, что у нас не разрешается жить с детьми.

Потом она стала говорить что-то там про ненастную погоду, а затем ушла.

— Можно подумать, что она полюбила нас только за то, что теперь мы уезжаем, — сказала Гюро.

— Не знаю, — сказала мама. — Мне кажется, так часто бывает с людьми. Иногда встречаешься с кем-то изо дня в день и, только когда узнаешь, что больше вы не увидитесь, вдруг понимаешь, что вы могли бы стать очень хорошими знакомыми и полюбить друг друга, и тогда тебе становится немножко грустно.

— Я люблю стенку там, в коридоре, и диван-кровать, и окошко, потому что из него так хорошо смотреть на улицу, и ванну люблю, и немножечко люблю твою большую кровать.

— Знаешь что? — спросила мама. — Давай-ка мы с тобой попробуем нарисовать эту комнату или ещё что-нибудь на память о пансионате, чтобы потом вспоминать, как мы жили в первые месяцы после того, как переехали в город.

— И ты тоже нарисуешь? — спросила Гюро.

— А как же! Хотя я и не больно мастерица рисовать. Только давай не будем говорить друг другу, кто что рисует, а потом посмотрим, у кого какая получилась картинка.

Гюро уже точно знала, что она нарисует на своей картинке. Она нарисует диван-кровать, а на нём Кристину и Вальдемара, и окно на улицу с людьми на тротуаре и машинами на мостовой, и старика Андерсена, как он сидит с длинной трубкой во рту, и маму на стремянке, когда она исправляет лампочку, чтобы та засветилась, и большую мамину кровать, когда они втроём, Гюро, Тюлинька и мама, играют в «Чёрного Петера», и стол, потому что на столе стоит папина фотография.