Читать книгу "Охотники за микробами - Поль де Крюи"

– Я надеялся, что это сработает, – с улыбкой сказал Балар. – Дело, видите ли, в том, что когда колба охлаждается и в нее входит новый воздух, то хотя частицы пыли вместе с зародышами и проникают в узкое горлышко, они задерживаются на влажных стенках маленькой трубочки.

– Но как же это можно доказать? – спросил Пастер.

– Просто возьмите одну из колб, в которых за несколько дней пребывания в термостате не появилось никаких живых существ, и взболтайте ее так, чтобы бульон хорошо ополоснул изогнутую часть трубки, затем поставьте ее назад в термостат, и вы увидите, что наутро ваш бульон станет совершенно мутным от массы крохотных животных – потомков тех, что застряли в маленькой трубочке.

Пастер проделал этот опыт, и все оказалось действительно так. Несколько дней спустя на блестящем собрании, где места брались с боем виднейшими представителями науки и искусства, Пастер в восторженных выражениях рассказал о своих колбах с лебедиными шеями и о проделанных опытах.

«Можно нисколько не сомневаться, что теория самопроизвольного зарождения никогда уже не оправится от смертельного удара, нанесенного ей этим простым маленьким опытом!» – страстно воскликнул он.

Если бы на этом собрании присутствовал Балар, скорее всего он аплодировал бы так же неистово, как и все остальные. Редкая душа был этот Балар! После этого Пастер затеял грандиозный полупубличный опыт, для которого ему пришлось исколесить всю Францию по железной дороге и с опасностью для жизни лазить по заоблачным горным вершинам. В лаборатории закипела адская работа. Звенела посуда, бегали и суетились помощники, кипели и пузырились горшки с дрожжевым бульоном. Пастер со своими восторженными помощниками, которые скорее, пожалуй, напоминали фанатиков монахов, спешно готовил целые сотни пузатых колб. Они наполняли их дрожжевым бульоном и затем погружали на несколько минут в кипящую воду. В то время как бульон кипел, они наглухо запаивали горлышки колбам на голубом пламени горелки. Каждая из этой шеренги колб содержала кипяченый бульон и… пустоту.

Вооруженный этим огромным запасом колб, непрестанно беспокоясь об их сохранности, Пастер отправился в путешествие. Для начала он спустился в сырые подвалы парижской обсерватории, где работал знаменитый Леверье, гениально предугадавший существование планеты Нептун.

«Здесь воздух так тих и спокоен, – сказал Пастер своим юнцам, – что в нем почти совершенно нет пыли, а значит, почти нет микробов».

Держа колбы как можно дальше от себя, пользуясь для этого особыми раскаленными на огне щипцами, они отбили горлышки у десяти колб подряд. При отскакивании горлышка раздавался протяжный шипящий звук входящего внутрь колбы воздуха. Затем они снова быстро запаивали колбы на мерцающем пламени спиртовой лампы. Такую же штуку с десятью другими колбами они проделали на дворе обсерватории, а затем поспешили вернуться в свою маленькую лабораторию, чтобы поставить все эти колбы в термостат.

Несколько дней спустя можно было видеть Пастера, сидящего на корточках перед своим термостатом, любовно рассматривающего длинные ряды колб и радостно улыбающегося своей победе, хотя он вообще улыбался крайне редко – только в тех случаях, когда был собою очень доволен. Он занес что-то каракулями в записную книжку, затем вылез из норы и сказал своим помощникам:

«Девять колб из десяти, открытых нами в подвале обсерватории, абсолютно прозрачны: в них, очевидно, не попал ни один зародыш. Все без исключения колбы, открытые на дворе, замутились и кишат живыми существами. Ясно, что последние были втянуты туда воздухом вместе с содержащейся в нем пылью!»

Собрав все остальные колбы, он поспешил сесть в поезд – это было как раз во время летних каникул, когда все другие профессора отдыхали, – и отправился к себе домой, в родные горы Юра. Забравшись на вершину Пупэ, он открыл двадцать колб. Оттуда он поехал в Швейцарию и на склонах Монблана набрал воздух еще в двадцать колб. Как он и предполагал, чем выше он забирался, тем меньше колб мутнело от попавших в них микробов.

«Именно так, разумеется, и должно быть! – воскликнул он. – Чем выше и чище воздух, тем меньше в нем пыли, а значит, тем меньше микробов, сидящих на пылевых частицах».

Он торжественно вернулся в Париж и сообщил академии о своих новых успехах. Он привел поразительные доказательства того, что сам по себе воздух не играет никакой роли в появлении крошечных живых существ в дрожжевом бульоне.

«Мне бы хотелось, – сказал он в заключение, – подняться на воздушном шаре, чтобы открыть свои колбы еще выше!»

Но ему не пришлось подниматься на воздушном шаре, потому что его слушатели и без того были уже достаточно восхищены и убеждены. Они уже полагали, что он больше чем просто человек науки; он стал для них творцом эпических исследований, Улиссом охотников за микробами – первым авантюристом того героического века, до которого вы скоро дойдете, читая эту историю.

На заседании химического общества Пастер стал поносить и высмеивать научные способы современных натуралистов; он горячо возмущался и кричал, что натуралисты не хотят стать на единственный, по его мнению, правильный путь научных исследований – на путь экспериментальный.

«Я вполне убежден, что, идя этим путем, они прорыли бы новый глубокий ход в области своих познаний».

Легко себе представить, насколько понравились натуралистам подобные разговоры! Больше всех ими был задет мосье Пушэ, директор Руанского музея, и к нему всецело присоединились профессора Жоли и Мюссэль, известные натуралисты из Тулузского коллежа. Ничто не могло убедить этих противников Пастера в том, что микроскопические животные не могут появляться без родителей. Они были искренне убеждены в возможности самопроизвольного зарождения жизни и решили побить Пастера его же собственным способом.

Как и Пастер, они наготовили много колб, но только вместо дрожжевого бульона использовали сенной отвар; создав таким же образом в этих колбах пустоту, они отправились на высокую гору Маладетта в Пиренеях и карабкались на нее до тех пор, пока не оказались на несколько футов выше, чем Пастер был на Монблане. Здесь, под ледяным ветром, вырывавшимся из горных ущелий и пронизывавшим их до костей, они открыли свои колбы. Мосье Жоли чуть было не погиб во славу науки, поскользнувшись на самом краю пропасти, и избежал смерти только благодаря тому, что проводник вовремя успел схватить его за хлястик пальто. Задыхающиеся и продрогшие, они кое-как спустились вниз и, зайдя в маленькую таверну, поставили свои колбы в импровизированный термостат. Через несколько дней они, к своей величайшей радости, обнаружили, что каждая колба кишит крошечными живыми существами… Пастер оказался неправ!

Развернулась пылкая борьба. Пастер на публичном собрании позволил себе саркастически отозваться о чистоте опытов Пушэ, Жоли и Мюссэля. В ответ на это Пушэ заявил, что «Пастер со своими колбами попросту пудрит мозги публике». Пастер пришел в ярость, назвал Пушэ лжецом и потребовал от него публичного извинения. Тогда Пушэ, Жоли и Мюссэль вызвали Пастера на публичное состязание в Академии наук и заявили, что если хоть одна из колб, будучи открытой на минуту, не даст роста микробов, они признают себя побежденными. Роковой день состязания наступил, – и что за интересный день это должен был быть! – но в последнюю минуту враги Пастера отступили. Пастер продемонстрировал свои опыты перед ученой комиссией; он делал их смело и уверенно, сопровождая ироническими замечаниями. Ученая комиссия вынесла резолюцию: