Читать книгу "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Генерал Сухотин взялся за дело в полном сумбуре своего властного, безапелляционного характера. Все силы он направил, чтобы уничтожить даже воспоминание о школе Леера, а сам нисколько не приблизил преподавание к жизни. Генерал умел лишь ломать, но не строить. Его безоглядность определяло то, что он являлся личным другом министра Куропаткина. Во многом Сухотин был ему под стать.

Известность Куропаткина началась со времен завоевания Средней Азии виднейшим полководцем генералом М. Д. Скобелевым, у которого капитан Куропаткин был начальником штаба. Позже он отличился при взятии Плевны и в других сражениях. Перед тем как занять пост военного министра, пятидесятилетний бравый генерал имел Георгиевскую ленту на портупее, офицерский Георгий в петлице и еще орден Георгия на шее.

О том, как относился генерал Скобелев к Куропаткину, описывала после смерти Скобелева его сестра княгиня Белосельская Белозерская:

«Брат очень любил Куропаткина. Всегда говорил, что он очень хороший исполнитель и чрезвычайно храбрый офицер. И в то же время отмечал, что Куропаткин как военачальник является совершенно неспособным во время войны, что он может только исполнять распоряжения, но не имеет способности распоряжаться. У него нет для этого надлежащей военной жилки, военного характера. Он храбр в том смысле, что не боится смерти, но труслив, потому что никогда не в состоянии будет принять решение и взять ответственность на себя».

Коллега Куропаткина, знаменитый министр финансов, потом глава Совета Министров граф С. Ю. Витте отзывался о нем так:

«Генерал Куропаткин представлял собою типичного офицера Генерального штаба 1860—70-х годов, но не получившего домашнего образования и воспитания. Иностранных языков он не ведал, не имел никакого лоска, но мог говорить и писать обо всем и сколько хотите».

Пророческую характеристику Куропаткину дал контр-адмирал А. М. Абаза, который станет в 1903-05 годах управляющим делами Особого комитета Дальнего Востока: – Кончится тем, что все в нем разочаруются. Потому что умный генерал, храбрый генерал, но душа у него штабного писаря…

Новый начальник Академии генерал Сухотин отличался от своего высокого друга внешней самонадеянностью, а боевую бравость иногда компенсировал грубостью, словно забыл, что из профессоров. Над выпускным курсом Деникина (даром, что ли, он был «лееровской» закваски?) Сухотин мудрил как мог.

Дело в том, что из ста выпускников, год назад непросто пробившихся на элитный третий курс, только половина направлялась в сам лучезарный Генштаб – по числу имеющихся в нем вакансий. Избранность этих пятидесяти рассчитывалась по старшинству баллов, набранных за три академических года. Окончательным считался средний балл из двух: среднего за теоретический двухлетний курс и среднего за три диссертации последнего года.

По этим показателям Деникин попал в заветные полсотни «академистов», распределяющихся в Генеральный штаб. Были составлены и опубликованы соответственные списки. Пятидесяти офицерам, недобравшим нужного выпускного балла, предстояло после торжественного выпуска отправиться в свои части. А причисленных к Генштабу собрали и поздравили от имени Сухотина. Последующие две недели у них шли практические занятия по службе Генерального штаба.

В ожидании торжественного выпуска во дворце будущие генштабисты подбивали свои дела в Петербурге, готовились к новым назначениям. Как вдруг первый список причисленных к Генштабу сняли и вывесили другой… В него включили выпускников на основе нового подсчета баллов, изобретенного генералом Сухотиным в совершенном отличии от традиционного, закрепленного законом. Тут окончательный средний балл выводился уже не из отметок за двухгодичный курс и практический, а по четырем категориям: средний за теоретический курс и средний за каждую из трех диссертаций на выпускном.

Слушатель курсов Академии Генерального штаба поручик Деникин, Санкт-Петербург, 1895 год

Список полностью перетасовали, несколько офицеров вылетело из него и было заменено другими. В новом списке Деникин уцелел, но почувствовал себя неспокойно. Он никогда не являлся отличником, ходил среди «академистов» середнячком. К тому ж штабс-капитан не был родовит и не имел высоких покровителей, что весьма заиграло роль в начавшейся чехарде.

Его настороженность оправдалась. Через несколько дней и второй список отменили. А в третьем фамилии Деникина не оказалось.

При новом подсчете к четырем параметрам второго списка добавили еще один коэффициент – балл за «полевые поездки». Но он имел сомнительную ценность.

Эти летние занятия по геодезии и топографии проводились в конце второго года обучения. «Академисты» выезжали в сельскую глубинку, где селились в деревнях. При помощи триангуляционной съемки и других закреплений теории на практике они составляли собственные карты. Не переживая ни о каких зачетных баллах, все относились к жизни на природе больше как к каникулам. Спали на сеновалах, в избах на полатях. По утрам с фырканьем умывались, поливая друг другу на руки из ковшика. Ездили верхом по окрестностям в сдвинутых на затылок фуражках и расстегнутых мундирах, приударяя за встречными молодайками.

На прощальном обеде традицией было, чтобы партия обратилась к своему руководителю за товарищей, кому не хватало «дробей» для обязательного переходного балла на третий курс. Он был в 10, и обычно таким офицерам доставлялась недостающая дробная часть. А иногда добрый начальник партии одаривал баллами и до высшей планки в 12. Этот артельно натянутый балл «академисты» шутливо называли «благотворительным».

Чуждый искательства, избегающий благодетельства Деникин данной выгодой не заботился. У него и так для перехода на выпускной курс тогда были честно заработанные 11 баллов. Но кто ж мог думать, что баллы, случайно выпавшие за стаканом вина, станут решать судьбу по причудам воспламененного новшествами Сухотина?

Из-за этого «полевого коэффициента» вышло, что в третий список попали четыре офицера, получившие во второкурсниках тот самый «благотворительный» балл в 12. А четверо, среди которых Деникин, из него выпали. «Благотворительные» заместили законных! Сухотин, как бывший преподаватель, должен был знать о подобных «полевых» случаях, но захотел опереться лишь на формальный подсчет. Большинство в Академии возмутилось.

Начальство снова стало кроить с системой вывода баллов и вот вывесило окончательный список – четвертый! Деникин и его трое товарищей по несчастью в нем опять отсутствовали.

Бурлили академические кулуары и буфет, где кипели страсти выпускников. Никто не был уверен, что завтра не падет жертвой очередных прихотей начальства. А вскоре узнали, как вершились суд да дело. Оказалось, генерал Сухотин прокручивал все самолично. С докладами об этих «академических реформах» он запросто ездил к министру Куропаткину, и тот доверительно подмахивал их: «Согласен». Действовал Сухотин помимо преподавательской конференции Академии и ведома Главного штаба, которому она подчинялась.