Читать книгу "Толстой-Американец - Михаил Филин"

Посольство Николая Резанова, которому придавалось огромное значение, не увенчалось успехом. Вернувшись несолоно хлебавши из Японии в Петропавловск в начале июня 1805 года, камергер оставил «Надежду»[238], перебрался на принадлежащее Российско-Американской компании судно «Мария» и отправился с инспекцией в Русскую Америку, на Кадьяк и в Ситку. По возвращении посланник двинулся по суше на запад, в Петербург. Однако попасть на берега Невы и предстать перед царём Резанову не было суждено: он умер 1 марта 1807 года в Красноярске.

Один из дореволюционных историков, занимаясь изучением конфликта Резанова и Крузенштерна, резонно заметил: «Рязанов , имея полную возможность отомстить ему за нанесённые оскорбления, старался забыть о них»[239]. Подтвердили незлопамятность камергера не только его донесения императору Александру Павловичу с хвалебными отзывами о капитан-лейтенанте, но и путевые заметки. Они печатались посмертно, в начале 1820-х годов, в петербургском журнале «Отечественные записки» (который издавал П. П. Свиньин). Из сочинения под названием «Первое путешествие россиян вокруг света, описанное Н. Рязановым , полномочным Посланником ко Двору Японскому» публика почерпнула для себя много интересного, но она так ничего и не узнала ни об офицерском бунте в ходе плавания, ни о сомнительных поступках командира «Надежды».

Иван Крузенштерн, расставшись с камергером, из Петропавловска пошёл в Макао и Кантон, а затем через Китайское море в Индийский океан. Обойдя мыс Доброй Надежды, его фрегат бросил якорь у острова Святой Елены. (Там упокоился лейтенант Пётр Головачёв.) Далее, по Атлантике и до Европы, мореплаватели шли уже безостановочно, и на родной Кронштадтский рейд они прибыли 7 (19) августа 1806 года.

В 1809–1812 годах были изданы три части фундаментальных записок Крузенштерна о кругосветном путешествии, где попавший в фавор автор не очень-то и скромничал и фактически выставил себя единственным начальником удачной экспедиции. О графе Фёдоре Толстом кавалер многих орденов Крузенштерн не сказал ни одного худого слова, зато превратившийся в пассажира посланник Резанов удостоился ряда завуалированных укоризн. И позднее адмирал Крузенштерн не упускал случая критически отозваться об унизившем его покойнике. «При всём нашем уважении к служебным заслугам почтенного адмирала и к его учёным трудам, — писал упомянутый выше историк, — мы не можем не упрекнуть его в незаслуженной ненависти к Рязанову , которую, как оказывается, он питал к нему до конца своей жизни»[240].

У Фёдора Толстого, по уверениям его дочери, тоже имелись записки об этом путешествии[241], однако они не увидели свет. С офицерами, бывшими в плавании и буйствовавшими наравне с графом, но вышедшими сухими из воды, наш герой впоследствии, кажется, не приятельствовал. Памятной медали на андреевской ленте, которой наградили всех участников экспедиции, он, похоже, не получил.

И последнее: праха камергера Николая Резанова граф Фёдор никогда не потревожил. В авторизованных легендах о приключениях подпоручика Толстого в 1803–1804 годах на авансцене неизменно находились Крузенштерн и мифическая обезьяна, поодаль дефилировали другие персонажи, но посланника Резанова среди них не было и в помине.

Нахлобучив видавшую виды всепогодную шляпу, граф Фёдор Толстой возвратился с берега в приморский посёлок.

Торопиться ему было некуда и незачем, и он рассудил побыть в Петропавловске ещё некоторое время. Позже, рассказывая о разнежившемся Толстом лейтенанту Е. Е. фон Левенштерну, Кошелев признавался: «Он приятный собеседник, но беспутный пёс. Я с трудом отделался от него после вашего отплытия в Японию»[242]. Выходит, что не генерал-майор принудительно отправил наказанного подпоручика восвояси, «к месту своему», а сам Фёдор Толстой однажды соизволил избавить камчатского начальника от своего общества.

Из архивных документов стало известно, что в начале 1805 года барон В. И. Штейнгейль встретил графа Фёдора в Охотске[243]. Где же был наш герой и что он делал осенью 1804 года и в пришедшую вслед за той осенью зиму?

Бытовало и доныне доминирует мнение, что граф Толстой тогда «пробрался в Америку, где имел много приключений»[244]; что офицер побывал на Алеутских островах и/или на северо-западе Американского континента, в Русской Америке. Такая точка зрения сформировалась ближе к концу первого десятилетия XIX века и была окончательно закреплена в сознании публики известными стихами князя П. А. Вяземского и А. С. Грибоедова («Американец и цыган…», «В Камчатку сослан был, вернулся алеутом…»). А сам граф не только не опровергал расхожие представления, но и охотно блефовал, дополнял байки современников об «Американском береге»[245] своими затейливыми, не поддающимися проверке побасенками.

Например, Ф. В. Булгарину он доверительно рассказывал, что «пробыл некоторое время в Америке, объездил, от скуки. Алеутские острова, посетил дикие племена Галошей[246], с которыми ходил на охоту». Далее Толстой, глазом не моргнув, поведал Фаддею Венедиктовичу «между прочим и то, будто Галоши предлагали ему быть их царём»! По утверждению автора «Ивана Выжигина», графа с тех пор и «прозвали Американцем»[247]. Мудрёную повесть о «жизни между дикарями», и опять-таки в Америке, слыхала от дядюшки и юная М. Ф. Толстая (в замужестве Каменская)[248].

Однако эти и прочие увлекательные рассказы о пребывании графа Толстого «на Алеутских островах и в Российско-американских колониях»[249] не имеют ни малейшего документального подтверждения и — что ещё более важно — игнорируют навигационные реалии данного региона. (Дабы свести тут концы с концами, гораздые на выдумку авторы всевозможных сочинений начали отправлять возвращающегося из Америки в Россию Фёдора Толстого в ледовый поход через Аляску, — но тогда всемогущий граф явно опаздывал в Охотск или не попадал туда вовсе.) А возникшая в конце XIX — начале XX века версия, согласно которой граф Фёдор посетил в Русской Америке Ситку (эту гипотезу пропагандировал, ссылаясь на устное сообщение «законоучителя Иркутской гимназии священника Виноградова», С. Л. Толстой[250]), вдвойне уязвима.