Читать книгу "Врангель - Борис Соколов"

Скоропадскому же он сказал: «Я думаю, что мог бы быть наиболее полезным в качестве военачальника, хотя бы при создании крупной конницы. К сожалению, поскольку я успел ознакомиться с делом, я сильно сомневаюсь, чтобы немцы дали тебе эту возможность. Многое из того, что делается здесь, для меня непонятно и смущает. Веришь ли ты сам в возможность создать самостоятельную Украину?»

Скоропадский в ответ стал доказывать, что Украина имеет все предпосылки стать жизнеспособным самостоятельным государством, что стремление к независимости давно жило в украинском народе и что в этом направлении много поработала Австрия. Павел Петрович прямо заявил: «…объединение славянских земель Австрии и Украины и образование самостоятельной и независимой Украины, пожалуй, единственная жизненная задача», продемонстрировав тем самым полное отсутствие чувства политической реальности. Разумеется, Германия и Австро-Венгрия никак не могли позволить Скоропадскому присоединить к Украине австрийские Восточную Галицию и Северную Буковину и венгерское Закарпатье. Такую «Великую Украину» могли бы, чисто теоретически, поддержать только страны Антанты, да и то лишь в случае, если бы они отказались от идеи восстановления России в довоенных границах. Но для того, чтобы Англия, Франция и США выступили за присоединение к Украине бывших провинций Австро-Венгрии, необходимо было, чтобы Германия и ее союзники потерпели поражение в Первой мировой войне. А германские и австрийские штыки были единственной опорой, на которой держался режим Скоропадского. И не было никаких оснований полагать, что Антанта захочет его поддержать. Без труда можно было найти более популярного у местного населения политика, хотя бы С. В. Петлюру, чтобы поставить его во главе независимой Украины.

Врангель же не собирался строить независимую Украину ни со Скоропадским, ни с Петлюрой, ни с кем-либо еще, до конца жизни оставаясь приверженцем «единой и неделимой России», пусть и не всегда открыто выдвигая этот лозунг.

В мемуарах Петр Николаевич признавался: «Я не пережил в рядах армии полного развала войсковых частей, и только здесь я отдал себе в полной мере отчет о тех страданиях, лишениях и унижениях, которые пережили за последние месяцы русские офицеры. Бестрепетно выполняя свой долг до конца, большинство офицеров, сплотившись вокруг родных знамен, видело смерть родных частей, предательство и трусость тех самых солдат, которых они еще недавно водили к победам, злобу и оскорбление со стороны недавних своих подчиненных, с которыми вместе переживали радости и невзгоды боевых дней».

Врангель вообще всю жизнь стремился уберечь себя от присутствия при катастрофах. Ему это удалось и в 1917 году, и позднее, когда терпели крах деникинские Вооруженные силы Юга России.

Пока что барон решил поселиться в своем имении под Бобруйском, в Минской губернии — благо этот район тоже входил в зону германской оккупации. Перед отъездом он встречался с собравшимися в Киеве офицерами и из бесед с ними вынес довольно скептическое отношение к Добровольческой армии. В мемуарах, объясняя, почему он сразу не присоединился к Белому движению, Врангель в свое оправдание писал: «Здесь, в Киеве, жадно ловили они каждую весть о возрождении старых родных частей. Одни зачислялись в Украинскую армию, другие пробирались на Дон, где только что казаки очнулись от большевистского угара и выбрали атаманом „царского“ генерала Краснова, третьи, наконец, ехали в Добровольческую армию. О последних почти ничего известно не было. Имена генералов Алексеева, Корнилова и Деникина давали основание думать, что начатое ими на Кавказе дело несет в себе зародыши действительного возрождения чести и достоинства России. Однако доходившие с разных сторон сведения представляли добровольческое движение как безнадежные попытки, обреченные заранее на неуспех за отсутствием средств, поддержки широких слоев и отсутствием единства между руководителями».

В этом мнении Врангеля, по его словам, убедила также встреча с генералами, побывавшими на Северном Кавказе и на Дону. Он сообщает в мемуарах: «Однажды я получил приглашение от бывшего командира 2-ого конного корпуса князя Туманова приехать к нему на чашку чая. Только что прибывший с Дона генерал-лейтенант Свечин должен был делать у него доклад об обстановке на Дону и Кавказе. Сведения Свечина были мало утешительны. Правда, Дон, испытав ужасы большевистской волны, ныне опамятовал. Казаки отвернулись от красного знамени, и вновь выбранный атаман генерал Краснов горячо и успешно работал по формированию армии и восстановлению порядка в стране. Однако, по словам Свечина, движение на Дону носило шовинистический характер. Не только старшие начальники, но и младшие офицеры, не казаки, неохотно принимались генералом Красновым. Что же касается Добровольческой армии, то Свечин считал это дело, бывшее и без того безнадежным, ныне, после смерти генерала Корнилова, обреченным на близкий конец. Остатки армии, всего несколько тысяч человек, потерпев на Кубани неудачу, ныне отошли в Донскую область. Ни средств, ни оружия нет. Среди старших и младших начальников будто бы политические разногласия… Доклад Свечина произвел на меня самое тяжелое впечатление, рассеяв немногие надежды».

Вероятно, истинными причинами, по которым Врангель не торопился присоединиться к Добровольческой армии, были как неверие в силы добровольцев, так и их слишком левые, с точки зрения Петра Николаевича, политические взгляды. Можно также сказать, что между Врангелем и вождями Добровольческой армии была настоящая сословная пропасть. Скоропадский, представитель старинного дворянского рода, потомок украинского гетмана, был для Врангеля своим. Незадача была только в том, что настоящая армия у гетмана Павла Петровича Скоропадского так и не появилась. Деникин же, Алексеев и Корнилов отнюдь не принадлежали к столбовым дворянам, а были сыновьями офицеров, выслужившихся из солдат. Остзейскому барону с родословной, восходящей к началу XIII века, вероятно, не очень хотелось служить под началом таких генералов, которых он не без оснований подозревал в отсутствии сочувствия делу восстановления монархии в России. Алексеева, к примеру, Врангель считал одним из главных виновников того, что Николай II после начала Февральской революции не получил помощи со стороны армии и вынужден был отречься от престола.

Только в июле — начале августа Врангель из писем знакомых и сослуживцев узнал, что, по его словам, «Добровольческая армия, передохнувши на Дону, возобновила борьбу, кубанцы восстали и под прикрытием Дона, казалось, готовится подняться весь Кавказ. В Сибири также разгоралась война». Так как его дела в имении были закончены, оставаться безучастным зрителем начинавшейся борьбы он не мог и в начале августа вернулся в Киев. К тому времени немцы уже потерпели решающие поражения на западноевропейском фронте, а в немецких частях, дислоцированных на Востоке, явно проступали признаки разложения. Врангель понимал, что дни власти Скоропадского сочтены. Теперь он хотел пробраться на Северный Кавказ. Добровольческая армия уже казалась ему серьезным предприятием.

В Киеве до Врангеля дошла весть о гибели царской семьи. В Южную (Астраханскую) армию, формируемую немцами под монархическими лозунгами, он вступать не стал, будучи уверен, что все начинания, связанные с оккупантами, теперь точно обречены на провал и что Астраханская армия способна лишь отвлечь поток офицеров, стремящихся встать под знамена Добровольческой армии, сохранившей верность старым союзникам.