Читать книгу "Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова"

Мама устроила мальчиков в школу, расположенную поблизости от дома, и стала хлопотать о государственном, почти бесплатном жилье. В конце концов ее хлопоты увенчались успехом, и мы переехали уже в свою комнату, которая была побольше и располагалась на первом этаже деревянного дома в коммунальной квартире. Утром я уходила в институт на лекции и занятия по черчению.

В большую перемену мы с Макой спускались в студенческий буфет, покупали продолговатую французскую булочку сто граммов колбасы или сыра и сладкий чай. А вечером дома меня ждал обед из трех блюд: супа, жаркого или котлет и киселя или компота.

В воскресные дни Мака часто приглашала меня к себе домой, и я познакомилась с семьей Тыжновых. Ее отец Всеволод Иванович Тыжнов — потомок татарских ханов — был главным металлургом военного завода в Мотовилихе, недалеко от Перми. Он жил там один, так как дети должны были учиться в Томске, и семья приезжала к нему только на лето. Мать Маки Елизавета Владимировна — урожденная Лермонтова, отец ее был двоюродным братом Михаила Юрьевича Лермонтова. Она преподавала иностранные языки в Томском университете. Детей было четверо: две девочки и два мальчика. Старшая сестра Ольга училась на химическом факультете нашего института, старший брат Андрей — на горном факультете, а младший брат Владимир пока еще ходил в школу. В этой семье все дети имели домашние имена: Ольгу называли Птицей, Андрея — Ду, Марию — Макой, а Владимира — Вовкой-поваром. И в нашей семье тоже пользовались домашними именами: Игорь был Ирзой, Борис — Берзой, а меня братья называли Энточкой, и только Олег не имел прозвища.

Отец Маки был красивым темноволосым человеком с удивительно большими черными, бархатными глазами. Таких глаз я ни у кого больше не видела. Мать тоже была красивой, но совсем другого аристократического русского типа — крупная блондинка с хорошей фигурой, величественная и спокойная. Родители Маки были приветливыми добрыми людьми и относились ко мне как к члену своей семьи. Дочь Ольга была, пожалуй, самой красивой: слегка смуглое лицо, как у итальянки, собирающей виноград, с картины Брюллова, с красивыми чуть-чуть косящими глазами и с безукоризненной фигурой. Андрей был похож на мать — белокурый с правильными чертами лица и большими серыми глазами. Лицо Маки не было типично русским, хотя и на своего отца она не походила. Она была красивая, выше среднего роста, но немного неуклюжая. Кроме того, она была сдержанная и стеснительная сверх меры. А на Вовку-повара я тогда внимания не обращала, хотя он тоже был красивым мальчиком.

По воскресеньям и праздничным дням в доме Тыжновых к обеду пеклись пироги величиной с четверть большого стола каждый. Пирогов было два — один с мясом или с капустой, а другой сладкий, чаще всего с брусникой, а иногда со смородиновым вареньем. К пирогам подавались бульон и чай.

Мама тоже пекла к праздникам, но только мелкие пирожки с начинкой из соленой капусты и грибов, с морковью, мятой картошкой. А на сладкое — пирожки с молотой черемухой или с брусникой, а иногда ватрушки или шанежки. Стоящие на столе накрытые чистым полотенцем пирожки создавали праздничное настроение.

Я давно поняла, что жизнь человека изменчива, и полоса хорошей спокойной жизни сменяется полосой неудач и огорчений. Так же складывалась и студенческая жизнь в нашем институте. Не прошло и полгода, как вдруг разнесся слух, что из института выгоняют нескольких студентов. В их число попали и оба моих друга — Миль и Мироносицкий, а также студент постарше — Черников. И это только те, о которых мне стало известно, но, наверное, были исключены и другие. И это происходило на всех факультетах. За что же исключили Миля и других студентов? Оказывается, отец Миля у себя в селе имел маленькую лавочку, где продавал керосин и скобяные изделия. Отец Мироносицкого был дьяконом в сельской церкви. А у Черникова сестра вышла замуж за бывшего офицера Белой армии.

С Милем и Мироносицким я дружила, а Черникова запомнила потому, что однажды получила от него записку, что он хотел бы со мной серьезно дружить, но меня всегда окружают мальчики с рейсшинами, и он не может ко мне подойти.

Я не знаю, что стало впоследствии с такими способными людьми, как Мироносицкий и Черников, но всем известно, кем стал Михаил Львович Миль, прославивший нашу страну в области вертолетостроения.

Исключением студентов занимался партийный комитет, состоявший из членов партии, рабфаковцев. Рабфаковцы резко отличались от нас, новичков, были гораздо старше и все время заседали в своем комитете. Он занимал большую комнату на втором этаже налево от главной лестницы, и, поднимаясь по ней, можно было услышать громкий и грубый разговор и почувствовать противный запах дешевого табака. Комитет заправлял делами института, касавшимися всего, что было связано с жизнью и обучением студентов. Именно студенческий партийный комитет мог исключать студентов по классовым признакам, мог дать стипендию студенту, а мог и отказать. Мы с Макой боялись рабфаковцев и старались пройти мимо комитета незамеченными. А после исключения моих друзей неприязнь к этому комитету еще больше усилилась.

По всем признакам я должна была получать стипендию: хорошо училась, была из бедной семьи, отец умер. Но для получения стипендии надо было подать заявление в комитет. Я предпочла зарабатывать деньги сама, только бы не встречаться с ними. Но однажды встретиться все же пришлось. Кто-то из рабфаковцев увидел, что я ношу на пальце колечко, и пригласил меня зайти в ненавистную комнату. Колечко было очень простенькое, с синим стеклышком. Комитетчики дружно отчитали меня за то, что я ношу на пальце кольцо, что это — буржуазный предрассудок, и приказали его снять. С тех пор все студенческие годы и даже много лет спустя я не носила никаких украшений. А потом, когда это стало возможным, я, заходя в ювелирный магазин, готова была всё купить и всё на себя надеть. Но уже выработавшаяся многолетняя привычка мешала мне это сделать.

Из предметов, преподававшихся на первом курсе, мне почему-то понравилась геодезия. Лекции по ней читал пожилой, но очень симпатичный профессор Прибытков, отличавшийся от других преподавателей удивительной элегантностью и прекрасной речью.

Когда снег стаял и земля высохла, мы должны были пройти геодезическую практику в поле. Нас разбили на группы, человек по десять, и я оказалась в группе без Маки и к тому же единственной девушкой. С нами в поле поехал не Прибытков, а его помощник, более молодой человек, познакомивший нас практически со съемкой местности, теодолитом, нивелиром, с рейками, рулетками и картами. Мы должны были составить карту местности, вычерчивать горизонтали, определять высоты по отношению к уровню моря и устанавливать репера. У нас было, наверное, три или четыре дня таких практических занятий, и каждый раз преподаватель отвозил меня на своем велосипеде домой, посадив на раму впереди себя.

Вторым заданием по геодезии была маршрутная съемка. Нас разбили на еще более мелкие группы по четыре-пять человек, и снова мы с Макой оказались в разных группах. Мы должны были отправиться в разные стороны, углубившись на пять-шесть километров, и заснять на карту, используя условные обозначения, поле, лес, речку, болото — всё, что попадалось нам по пути.