Читать книгу "Сквозь ад за Гитлера - Генрих Метельман"

Я не знал, как на это реагировать. И, как самый настоящий трус, я бросился наутек из этого сада, подальше от этого дома, желая только одного — поскорее оказаться среди своих. Бросившись на водительское сиденье, я рванул машину и помчался прочь, к центру села, где уже собирались остальные наши. Я рассказал своим товарищам о том, что произошло и почему я вернулся без яблок и даже без снарядного ящика. Они выслушали меня, не прервав ни разу. «Ну, и что здесь такого? — спросил один из них, когда я умолк. — Подумаешь, осколок нашего снаряда прикончил русскую девчонку. Ты лучше объясни, почему яблок не притащил?»

Мы стали располагаться на отдых под ветвями деревьев села, как я вдруг заметил лежавшие неподалеку на дороге трупы и спросил своих товарищей, как это произошло. «Ну, как произошло? Мы подъезжали к одному из домов, а тут мать с двумя детьми возьми да выскочи прямо на нас. Сам понимаешь…»

Я понимал. Очень хорошо понимал. И не стал подходить к трупам. Остальные тоже не стали. Тут явился наш гауптман, улыбаясь до ушей, он поблагодарил нас за отлично проведенную успешную атаку, за то, что мы отбили у русских еще одно село для фюрера и фатерланда.

Вскоре после этого мы вошли в небольшой городок под названием Комсомольск, где разбили палаточный лагерь в городском саду, или, как его называли при Советах, «Парке культуры и отдыха». Многие города, которые мы проезжали на танках, располагали подобными парками, как правило, недавно разбитыми. Говорили, что это новый, послереволюционный обычай, вводимый коммунистами в каждом городе страны. Мне лично понять это было трудновато, поскольку нам вдалбливали в головы, что коммунисты способны только разрушать культуру.

Комсомольск был приятным городком со старым центром и пригородами, большей частью состоявшими из деревянных домиков, окруженных садами и усаженными деревьями, широкими мощеными улицами. Все в этой стране с ее территорией если не было, то, по крайней мере, казалось широким, просторным. В парке, где мы обосновались, было множество деревьев, газонов и цветочных клумб. Естественно, после того как этот парк облюбовали для постоя мы, он стал недоступен для жителей городка. Для защиты техники от атак с воздуха мы прорыли в мягкой земле капониры, куда загнали танки и полугусеничные тягачи, тем самым обезобразив парк. В отдаленном месте за густым кустарником мы прорыли огромную глубокую яму — отхожее место, поперек которого перекинули несколько досок для сидения. Это место было уникальным в своем роде — здесь не было необходимости отдавать честь старшим по званию, то есть царило полное равенство. Кроме того, оно представляло собой центр общения, куда стекались все слухи и новости. За городом имелось красивое озеро, окруженное деревьями. В нем даже была сооружена вышка для прыжков в воду, причем нескольких уровней, между деревьями стояли скамейки. Были здесь и детские площадки, и песочницы, и все необходимое для проведения досуга. Почти каждый вечер мы отправлялись в город покрасоваться, по-хозяйски топая коваными сапожищами по мостовой и горланя наши любимые солдатские песни — и все ради того, чтобы поразить местное население. Как-то, лежа на траве на берегу озера и созерцая мирную картину, я вспомнил об озере у себя дома в Гамбурге, куда в детстве и ранней юности бегал искупнуться. Но вот что любопытно, здесь, хоть и местность была ничуть не менее живописная, покоя и безмятежности я не ощущал — мысль о том, что в один прекрасный день придется вновь сниматься, никогда не покидала меня.

Был погожий воскресный день. Вдруг нескольким из нас было поручено соорудить из досок нечто вроде помоста, а на ней — трибуну. Трибуну соорудили быстро — из пустых снарядных ящиков. Потом рядом укрепили флаг со свастикой. С работой мы справились, лейтенант остался доволен, мы — тем паче. Постепенно стали прибывать люди из других подразделений вместе с техникой: солдаты, унтер-офицеры, офицеры — ожидалась какая-то торжественная церемония. Огромным полукругом выстроили технику, батальоны выстроили повзводно. Под звук трубы откуда-то из-за деревьев появился капеллан вместе со служкой. Капеллан был, как полагается, в сутане, из-под которой виднелись форменные сапоги. Кто-то по этому поводу язвительно усмехнулся: «Иисус Моторизованный». Мы взяли оружие «на караул», трубачи сыграли бодрый марш, падре взошел на трибуну. Унтер-офицеры стояли в строю вместе с нами, господа офицеры — в некотором отдалении лицом к нам и в надетой по такому случаю чистой форме. После этого наш «Иисус» воздел руки к небесам, словно взывая к Всевышнему за помощью, после чего довольно неуклюже опустил их. От неловких движений пастора все сооружение угрожающе зашаталось, а потом и вовсе рухнуло, но каким-то чудом пастор все же удержался на ногах. Несколько наших человек тут же бросились срочно приводить импровизированный амвон в порядок, а гауптман ледяным взором смерил тех, кто осмелился хихикнуть. Торжественность ситуации была спасена безукоризненным поведением пастора, сделавшего вид, что ничего не произошло. Святой отец произнес обычную проповедь о Боге, Гитлере и фатерланде, разоблачив большевиков, как врагов человечества, всего святого и гуманного, призвав нас сражаться с ними во имя утверждения идеалов свободы и мира как у нас на родине, так и во всем мире и не забыв упомянуть о том, в какое великое время нам выпало жить, время, когда фюрер сбросил с нации ненавистные оковы рабства. Трубачи протрубили «Ich hatte einen Kameraden»[15], пастор стал обходить строй солдат, благословляя нас и нашу технику. В этот момент мое внимание привлекли местные горожане, глазевшие на нас из-за забора. Видимо, им очень хотелось знать, о чем это молятся эти коленопреклоненные христиане после того как, отмотав по России не одну тысячу километров, ничего, кроме выжженной земли и трупов, после себя не оставили.

И вот прибыл транспорт с горючим, из-за которого мы, собственно, и застряли в этом Комсомольске, и одним солнечным днем около полудня мы покинули город. Как нам было сказано, Красная Армия отступила за Дон, однако нам расслабляться не следует — вполне вероятны атаки противника с тыла, так что следует ожидать замедления темпов наступления. И действительно, к вечеру того же дня, проезжая поле, где скирдами стояло сено или скошенный хлеб, мы попали под огонь противника. Раздалась команда: «Давить скирды! Они прячутся за ними!» И мы давили, а оглянувшись, наблюдали кровавые результаты. Так как русские «коварно» напали на нас, мы в тот вечер пленных не брали.

Уже почти стемнело, когда мы добрались до села, раскинувшегося по обоим берегам узкой речушки. Решено было остаться здесь на ночь. Во дворах большинства хат имеется вырытый в земле погреб, как правило, он располагается в глубине окружающего хату сада и служит для хранения съестных припасов. Мы появились внезапно из-за пригорка, деревня лежала как на ладони. И тут я случайно заметил, как одна деревенская жительница пытается спрятать у себя в погребе двоих русских солдат. Хату я запомнил. На этот раз в деревню мы въехали без единого выстрела и, разбившись на группы, начали обход деревни с целью выяснения обстановки. Вооружившись пистолетом и ручными гранатами, мы с одним моим товарищем направились прямиком к той самой хате. По всей вероятности, хозяйка увидела нас в окно, а когда мы без стука вошли, она стояла на коленях перед иконой. Тут же сидел ее пожилой муж и дети. Я не без издевки спросил ее по-русски, не хочет ли она мне что-нибудь сказать. Перепуганная насмерть женщина и слова вымолвить не могла, только показывала на детей и умоляюще глядела на меня. С пистолетом в руке я велел ей выйти и открыть погреб. Мы с товарищем с оружием на изготовку присели у деревьев в нескольких шагах от погреба. Открыв дверцу, она позвала скрывавшихся солдат. Потом показался один из солдат. Вид у него был явно встревоженный. Внезапно раздался треск, голова солдата исчезла — он явно слетел с лестницы. Женщина стала убеждать нас, что, мол, все в порядке и беспокоиться не о чем — они сейчас выберутся. И правда, пару секунд спустя из погреба вылез солдат. Взглянув на нас, он вымученно улыбнулся. За ним выбрался и его товарищ. Обоих мы тут же препроводили к полевой кухне — в подмогу нашему повару, чем последний был весьма доволен. Когда стемнело, мы разошлись по палаткам. Было тепло, пахло землей, стоячей водой — неподалеку располагался заросший тиной пруд. Село состояло из крытых соломой хатенок, разбросанных вдоль пыльной, немощеной дороги. Все здесь дышало покоем. Я улегся на одеяло и стал вспоминать события прошедшего дня, вспомнил и слова пастора о том, что мы призваны утвердить новый порядок в мире и что Бог, несомненно, на нашей стороне. Я спросил себя, что же такого натворили эти русские, что даже милосердный Бог отвернулся от них.