Читать книгу "Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев"

Итак, с мечтой о полководческой карьере императору пришлось все-таки расстаться. Руководствуясь мудростью «лучше поздно, чем никогда», государь учреждает чрезвычайный комитет по избранию главнокомандующего Большой действующей армии. В состав оного вошли: председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал граф Н. И. Салтыков, главнокомандующий в Санкт-Петербурге генерал от инфантерии С. К. Вязьмитинов, председатель департамента военных дел Государственного совета генерал от артиллерии граф А. А. Аракчеев, министр полиции, член Государственного совета генерал от инфантерии А. Д. Балашов, председатель департамента экономики Государственного совета, действительный тайный советник граф В. П. Кочубей, председатель департамента законов Государственного совета, действительный тайный советник князь П. В. Лопухин.

Совет сей собрался в день падения Смоленска 17 августа 1812 года в доме Салтыкова. Обсуждение кандидатур было долгим и нелегким. Никто из предложенных полных генералов (П. И. Багратион, Л. Л. Беннигсен, А. П. Тормасов) одобрения по тем или иным причинам не получил. Та же участь постигла кандидатуры неполных генералов (Д. С. Дохтурова и П. Палена). Последней на пост главнокомандующего Большой действующей армии обсуждалась кандидатура 67-летнего генерала от инфантерии Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.

Несмотря на сложные отношения Кутузова с Его Императорским Величеством, члены комитета единодушно предложили его кандидатуру монарху. После некоторых раздумий император с мнением комитета согласился, после чего и был оформлен соответствующий рескрипт.

Что же касается министерского поста Барклая де Толли, то члены комитета столь же единодушно и безусловно рекомендовали его от сей должности отстранить. Дальнейшая же участь военного экс-министра (нахождение его в должности командующего 1-й Западной армии) должна была решиться самим Барклаем де Толли.

С отъездом Кутузова в петербургских салонах пошли пересуды. Говорили не только о предстоящих баталиях, но и о дальнейшей участи военного министра. Многие, обвиняя его «во всех грехах», утверждали, что в действующей армии ему больше делать нечего.

Известие, малоприятное для Михаила Богдановича, узнал он, по-видимому, в конце дня 14 августа. В письме, полученном им от Кутузова, говорилось: «Милостивый государь мой, Михаил Богданович. Возлагаемые у сего высочайшие рескрипты… на имя Вашего превосходительства… укажут Вам, милостивый государь мой, высочайшее назначение меня главнокомандующим всех армий… Я оставляю личному моему с Вашим высокопревосходительством свиданию случай удостоверить Вас, милостивый государь мой, в совершенном почтении и преданности, с коими имею честь быть».

История не сохранила свидетельств того, как отреагировал Михаил Богданович на полученное им известие. Да и вряд ли можно было заприметить что-либо в поведении этого мужественного, умеющего владеть собой человека. Известно лишь, что в письме к жене своей в Петербург он писал: «Счастливый ли это выбор, только богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления».

Можно лишь предполагать, что душевные переживания его были глубоки. Действительно, когда одна из основных целей войны (сохранение армии) была достигнута, когда возможность генерального сражения стала явью, с мечтой о нем приходилось расстаться. Для любого полководца сие означало конец карьеры. И тем не менее в ответе своем Кутузову Барклай был чрезвычайно корректен.

«Ныне под руководством Вашей светлости, — писал он, — будем мы стремиться с соединенным усердием к достижению общей цели, и да будет спасено отечество! Такое есть истинное чувствование усердного сына отечества, который готов во всякое время принести на жертву жизнь свою».

Глубоко опечаленный, пишет он царю в Петербург: «Что касается меня, какую бы должность или положение я ни занимал, я желал бы пожертвованием жизни доказать мою готовность служить отечеству». И далее: «В звании главнокомандующего,[55] подчиненного Кутузову, я знаю свои обязанности и буду их исполнять точно».[56] Однако при том вполне резонно ставит вопрос о министерском своем положении: «Но мне неизвестно еще, каковы должны быть мои отношения по званию военного министра. Может быть, осмелюсь, государь, приписать это обстоятельство благоволению, которое Вашему императорскому Величеству угодно еще даровать тому, кто прежде пользовался Вашим полным доверием, почему Вы и не желаете принять тот час решение по этому предмету и возложить заведование военным министерством на кого-нибудь другого. Осмеливаюсь убедительно просить Ваше императорское Величество не принимать в соображение своих отношений, дабы польза дела ни на одну минуту от того не страдала».

Действительно, положение Михаила Богдановича в связи с назначением Кутузова на пост главнокомандующего на театре военных действий оказалось, честно говоря, двусмысленным. Не освобожденный от министерского поста, он по-прежнему находился во главе сухопутных сил. И в то же время, руководя 1-й армией, должен был подчиняться Кутузову, командовавшему лишь частью этих сил!

Были и другие моменты, затрагивающие самолюбие Барклая. Так, назначение Кутузова на столь высокий пост было произведено при полном игнорировании мнения военного министра! Текст рескрипта, подчеркивающий «неуспех боевых действий» в труднейшем начальном периоде войны, упускает важнейший элемент этого периода — сохранение армии для проведения успешного генерального сражения. Если добавить к этому восторженные возгласы солдат: «Приехал Кутузов бить французов» и слова Кутузова, обращенные к ним: «Как можно отступать с такими молодцами!», то понять душевное состояние Михаила Богдановича можно, ибо все это было укором в его адрес.

Неслучайно в этой же связи он писал царю: «Не хочу в настоящую минуту, когда дела скоро получат решение, говорить о действиях вверенной мне армии. Успех докажет, мог ли я сделать что-нибудь лучшее для спасения государства. Если бы я был руководим безрассудком и легкомысленным честолюбием, Ваше Императорское Величество, получили бы, может быть, немало донесений о данных сражениях, и тем не менее неприятель очутился бы под стенами Москвы, не встретив достаточных сил для сопротивления».

Однако вернемся снова в действующую армию, руководимую по-прежнему Барклаем, к перипетиям вооруженной борьбы, к событиям, которые снова чуть было не приняли для русской армии трагический оборот.

Как уже говорилось, теперь лихорадочно «ищущий генерального сражения» Барклай решил использовать представившуюся ему для того возможность — исполнить оное на позициях у Царёва-Займища.

В том же письме едущему в действующую армию Кутузову он сообщает: «…решился я взять сегодня позицию у Царёва-Займища на открытом месте, в коем хотя фланги ничем не прикрыты, но могут быть обеспечены легкими нашими войсками. Получив известие, что генерал Милорадович с вверенными ему войсками приближается к Гжатску, вознамерился я здесь остановиться и принять сражение, которого я до сих пор избегал, опасаясь подвергнуть государство большой опасности в случае неудачи, ибо, кроме сих двух армий, никаких более войск не было… Посему я старался только частными сражениями приостановить быстрое наступление,[57] отчего силы его ежедневно ослабевали и ныне остались, может быть, не много больше наших».