Читать книгу "Кустодиев - Аркадий Кудря"

От имени общественных и земских деятелей на «высочайшей аудиенции» выступил князь С. Н. Трубецкой. Он говорил о том, что «в смуте, охватившей все государство, мы разумеем не крамолу, которая сама по себе, при нормальных условиях, не была бы опасна, а общий разлад и полную дезорганизацию, при которой власть осуждена на бессилие»[143].

Повторяя основные положения составленной на имя государя петиции, С. Н. Трубецкой заявил, что единственный выход из внутренних бедствий — созыв избранников народа и именно народное представительство должно служить делу «преобразования государственного».

На аудиенции император Николай II, в частности, сказал: «Отбросьте ваши сомнения. Моя воля — воля царская созыва выборных от народа — непреклонна. Привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно»[144].

Кустодиев, без сомнения, читал в получаемой им газете «Русь» подробный отчет о царской аудиенции.

Второго сентября С. Н. Трубецкой был избран ректором Московского университета. В это время его популярность в обществе, особенно среди молодежи, достигла своего пика. Однако через 27 дней он скоропостижно скончался. Современники отмечали, что никогда прежде смерть научного деятеля не воспринималась как национальное горе и не потрясала так глубоко все русское общество.

Свидетель похорон С. Н. Трубецкого в Петербурге Мстислав Добужинский писал в письме А. Н. Бенуа: «Вчера был на похоронах Трубецкого. Ходили темные слухи об его отравлении. Как ужасно, что естественно появление такой мысли! Похороны были что-то невероятное… Студенты пели подобающие песнопения и траурную песню на мотив похоронного марша. Такой массы людей я никогда еще не видел. Затем раздалась Марсельеза…»[145]

Ситуация в России продолжала накаляться. Антиправительственные демонстрации происходили и в театрах. Эту волну не смогло сбить и объявление царского манифеста от 17 октября о даруемых народу «свободах». Художник А. Я. Головин вспоминал: «В октябре, после объявления манифеста, в Мариинском театре, на представлении “Лоэнгрина”, раздался возглас “Долой самодержавие!”, и из ложи стали кидать в партер стулья. Поднялась невероятная суматоха: офицеры вынули шашки, штатские пустились в бегство, разбежался и оркестр во главе с Направником»[146].

Волнения охватили и студентов Академии художеств. Они объявляют о солидарности с бастующими студентами университета, Горного института, консерватории. Вместо занятий в академии проходят митинги, распространяются прокламации, идет сбор средств на оружие. С точки зрения начальства, все это именуется вопиющими безобразиями и даже бунтом. Президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович приказывает академию закрыть. Охрана здания поручена казакам, и занятия возобновляются лишь осенью 1906 года.

Из-за общероссийской забастовки, парализовавшей и транспорт, Кустодиев, поспешивший к семье в Петербург, застрял в Ярославле, несколько дней провел в Романово-Борисоглебске и вновь вернулся в Кинешму. Но он ни о чем не жалеет, жадно впитывает в себя необычные впечатления. Сталкиваясь на Волге с обозленными рабочими, речниками, железнодорожниками, он близко к сердцу принимает их настроения. Крепнет желание как-то откликнуться на волнующие людей события.

В Петербург Кустодиев добрался лишь в конце октября. И тут возникла неожиданная проблема. В условиях, когда академия закрыта и взята под охрану, сложно оказалось попасть в академическую мастерскую. Кто-то из коллег-художников подсказал, что любая дверь открывается, если знать, к кому обратиться. И это вовсе не бывшее начальство, а студент Альбрехт — представитель студенческого забастовочного комитета. К тому времени Альбрехт был уже бунтарем со стажем: еще в 1901 году за участие в демонстрации у Казанского собора он подвергся аресту и отсидел в «Крестах», откуда был освобожден по ходатайству Репина.

Общими усилиями Леонид-Иоганн Альбрехт найден, и, сочувствуя уже известному художнику, он помог Кустодиеву попасть в мастерскую. Воспользовавшись случаем, Борис Михайлович уговорил Альбрехта попозировать ему для портрета: лицо студенческого вожака было далеко не заурядным. Присущие ему внутренняя сила и решительность отразились и на выполненном Кустодиевым портрете.

Услышав о возвращении Кустодиева, вскоре появился Иван Билибин и напомнил о планах, связанных с организацией сатирического журнала. Весной дело застопорилось, но теперь к проекту подключены большие силы во главе с Горьким. Литературные материалы обещают Леонид Андреев, Бальмонт, Бунин, сам Горький. А из художников кроме тех, кто был на первом собрании, согласились участвовать Серов, Кардовский, Бакст… Уже придумано и название — «Жупел»: пусть власть предержащие трепещат от страха.

Выложив все это, Билибин с хитроватой улыбкой поинтересовался: «Так как, Борис Михайлович, насчет собственного участия, не передумал?» — «В такой компании, — в тон ему ответил Кустодиев, — как можно передумать! Почту за честь, ежели не отвергнете мою помощь».

Тогда, сообщил Билибин, надо идти на очередное собрание, состоится оно на квартире у Анны Петровны Остроумовой-Лебедевой.

В назначенный день Кустодиев вместе с Билибиным пришли к Лебедевым, на 13-ю линию Васильевского острова. Кроме уже знакомых — Лансере, Добужинского, Сомова, Гржебина — явились и другие пожелавшие содействовать общему делу художники — Браз, Серов, Бакст…

Оказывается, первый номер журнала практически готов. В нем будет опубликована отличная темпера Серова «Солдатушки, бравы ребятушки! Где же ваша слава?», навеянная кровавой расправой с безоружными людьми 9 января. Добужинский дает рисунок на тему недавних столкновений в Петербурге вооруженных солдат с толпой демонстрантов у Технологического института. Он видел это собственными базами. Там было немало убитых, зарубленных шашками.

Но, чтобы не повторять Серова, Мстислав Валерианович сам момент столкновения с войсками изображать не стал. На рисунке — лишь его последствия: лужа крови на мостовой, возле стены дома впопыхах брошенная детская кукла. Название же, как и у Серова, с подтекстом — «Октябрьская идиллия».

Стали обсуждать второй номер журнала. Его обложку делает Билибин — на тему «Царя Додона» из пушкинской сказки в сатирической интерпретации. Кое-что обещает и Евгений Лансере. Кто-то спрашивает Кустодиева: «А у вас, Борис Михайлович, ничего нет?» — «Пока нет, но надеюсь, что дам, немного позже. Надо с темой определиться».

Не успел, благодаря усилиям Гржебина и издателя Юрицына, выйти из печати первый номер «Жупела», как грянули декабрьские события в Москве. Они и послужили основой для изобразительного решения второго номера. Кустодиев использовал для своего рисунка «Вступление» конкретное событие — подавление карателями восставшей Красной Пресни. Он решил эту тему в символистском плане: по улицам города, над баррикадой с красными знаменами, шествует в образе скелета огромная жутковатая смерть с обагренными кровью конечностями. Вместе с другими русунками («Бой» Е. Лансере и «Умиротворение» М. Добужинского) «Вступление» Кустодиева составило центральную часть триптиха, посвященного Московскому восстанию.