Читать книгу "Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - Бен Макинтайр"

Тайно вытащив из Стамбула аж четверых перебежчиков, Эллиотт последовал за ними в Великобританию. Он добрался поездом в Ливан, на самолете летел через Каир, Алжир и Касабланку, и наконец, после «чрезвычайно томительного и неудобного» путешествия, длившегося более недели, прибыл в город Ньюки в Корнуолле.

Ким Филби, по обыкновению готовый помочь, предложил воспользоваться квартирой своей матери в Кенсингтоне, чтобы поселить там Фермеренов, когда они прибудут в Лондон. Их побег держался в таком секрете, что даже МИ-5 не знала об их присутствии в стране. Эллиотт направился прямиком в квартиру Доры Филби, расположенную в Дрейтон-гарденс (Южный Кенсингтон), где его приветствовал сияющий Филби; там же были и Фермерены. В течение следующих двух недель Филби и Эллиотт подвергали пару дружеским, подробным и тщательным расспросам. Фермерен проработал на абвер всего несколько месяцев, но располагал крайне ценной информацией: структура немецкой разведки, ее операции на Ближнем Востоке, имена офицеров и агентов; Элизабет Фермерен предоставила точные данные о католическом подполье в Германии. Набожность Фермеренов порядком раздражала. Тогда как большинство шпионов были движимы разнообразными мотивами, такими как жажда приключений, идеализм и жадность, благодаря чему ими можно было манипулировать, Фермерены служили только Богу, что делало их непредсказуемыми и подчас неуступчивыми. «Они такие правильные, даже противно. Никогда не знаешь, чего от них ждать в следующую минуту», — в изнеможении жаловался Эллиотт Филби, высидев очередную проповедь супружеской четы. Эрих Фермерен получил кодовое прозвище Педант, потому что именно им он и был, причем во многих аспектах.

Во время перерыва в допросах у Эллиотта наконец-то появилась возможность встретиться с родителями жены; этот опыт мог бы привести в замешательство любого, кто хуже знаком с эксцентричностью высшего британского общества. Сэр Эдгар Холбертон оказался общительным, напыщенным и явно со странностями. Годы, проведенные в тропиках, выработали у него специфическую привычку: он то и дело внезапно изрекал что-нибудь совершенно неподходящее. Эллиотт встретился с сэром Эдгаром на ланче у него в клубе. Старший джентльмен завел исключительно скучные рассуждения о чилийской экономике, а потом без всяких переходов заметил: «И еще не стану скрывать от вас, мой мальчик, в Рангуне у меня на содержании была бирманская девушка. Она стоила мне каких-то двадцать фунтов в месяц». Беседа с сэром Эдгаром, по наблюдению Эллиотта, являла собой «бег с препятствиями, через которые постоянно приходилось перепрыгивать».

Часть информации, которую удалось вытянуть из Фермеренов, была признана достаточно ценной, чтобы передать ее союзникам Великобритании. Москву проинформировали о следующем: Фермерен сообщил, что множество турецких чиновников передавали информацию абверу. Советская сторона стала громко протестовать против нарушения турецкого нейтралитета, и Турция немедленно положила конец любому «обмену разведданными между Германией и Турцией, касающимися СССР». Но многие признания перебежчиков, в особенности, те, что имели отношение к организации антикоммунистического сопротивления в Германии, считались слишком конфиденциальными, чтобы передать их Советскому Союзу. Даже спустя год Москва все еще жаловалась на то, что ей не предоставили полного отчета о допросах Фермеренов.

Информацию о бегстве Фермеренов сливали с предельной осторожностью. Агентство «Ассошиэйтед пресс» сообщало: «Двадцатичетырехлетний атташе и его супруга объявили, что покинули стан Германии, поскольку жестокость нацистов вызывала у них отвращение. По нашим сведениям, атташе располагает подробной информацией величайшей ценности». МИ-5, к своему неудовольствию, обнаружила, что бегство Фермеренов было организовано исключительно силами МИ-6. «Если подданного вражеской страны доставляют сюда исключительно с целью выведать у него информацию, мне кажется, он должен находиться под контролем у нас», — писал Гай Лидделл. Профессиональная ревность в чистом виде. Обеспечив побег Фермерена, МИ-6 торжественно протрубила о том, что Эллиот нанес врагу «мощный удар»: если добытая с помощью Фермерена информация была довольно полезной с точки зрения разведки, то символическое воздействие, оказанное его побегом на Германию, было близко к сокрушительному.

Говорят, что Гитлер «взорвался», узнав о бегстве Фермерена. Он уже некоторое время — обоснованно — полагал, что адмирал Вильгельм Канарис и многие его коллеги, офицеры абвера, вовсе не беззаветно преданы делу нацизма и ведут тайные переговоры с врагом. И вот доказательство. Гитлер также полагал — необоснованно, — что Фермерен захватил с собой книги, содержащие секретные шифры абвера. Все, кто оказывал Фермеренам помощь или просто был с ним знаком, попали под подозрение. Отец, мать, сестры и брат Фермерена были арестованы и отправлены в концлагерь. Фюрер вызвал Канариса, устроил тому свирепую головомойку и объявил, что абвер разваливается. Канарис храбро, но довольно бестактно ответил, что это «едва ли удивительно, учитывая, что Германия проигрывает войну». Две недели спустя Гитлер распустил абвер и создал новую всеобъемлющую разведслужбу, находящуюся в подчинении у Службы безопасности Гиммлера. Канариса спешно переместили на бессмысленную должность — по сути дела, под домашний арест — и в конце концов, после неудачи Июльского заговора 1944 года, казнили. Возможно, абвер был коррумпированным, неэффективным и недостаточно преданным, но, по крайней мере, это была разведывательная служба, работавшая по всему миру. История с перебежчиками запустила цепную реакцию, разрушив разведку полностью всего за три месяца до высадки союзников в Нормандии. По словам историка Майкла Говарда, немецкая разведка «была дезориентирована как раз в тот момент, когда от ее эффективного функционирования напрямую зависело выживание Третьего рейха».

Теперь Николас Эллиотт ходил у МИ-6 в любимчиках. Во внутреннем рапорте, где давалась оценка его деятельности, говорилось, что он осуществил операцию «с подлинным мастерством и человечностью, но и с необходимой толикой жесткости». Кое-что от этой славы перепало и Филби: он издалека помогал дирижировать бегством, а потом участвовал в допросе Фермеренов на квартире у своей матери. Казалось, операция завершилась полным триумфом. Эллиотт еще долго «пожинал плоды» этого успеха, причем пировать начали тут же, дабы отпраздновать его «ошеломительный триумф».

Именно через Филби Эллиот познакомился с болезненно худым, но общительным молодым американцем — Джеймсом Хесусом Энглтоном. У трех офицеров разведки завязалась крепкая дружба, они стали много времени проводить вместе. Эллиотт «был изрядно впечатлен интеллектом и личными качествами Джима, а также его страстью к еде и выпивке и способностью их потреблять». Подобно Филби, Энглтон стал носить фетровую шляпу, и его глаза с тяжелыми веками пристально смотрели из-под полей. «За внешне мрачным, таинственным обликом скрывался очень симпатичный человек, — писал Эллиотт, — с замечательным характером и широкими взглядами». У Энглтона и Эллиотта было много общего: бешеное честолюбие, грозные отцы и, конечно же, восхищение, которое оба питали к Киму Филби.

Прежде чем отправиться обратно в Стамбул, Эллиотт был вызван в МИ-6 главой службы безопасности, бывшим военным, недавно назначенным и теперь отвечавшим за проверку сотрудников и обеспечение секретности в дипломатических службах и в МИ-6. Таким образом, на повестке оказался вопрос, никогда прежде не поднимавшийся в отношении Эллиотта, отличавшегося почти патологической сдержанностью. «В то время секреты оставались секретами», — писал Эллиотт. Но теперь его мучила мысль, не прокололся ли он где-то, не выболтал ли лишнего не тому, кому нужно. Впрочем, ему не стоило беспокоиться. Приведенный ниже диалог, который он впоследствии записал, довольно многое говорит об организации, наиболее ценной частью которой стал теперь Эллиотт.