Читать книгу "Тайны рыболовной дипломатии - Вячеслав Зиланов"

заслуженный работник рыбного хозяйства

Российской Федерации;

В. ГОРШЕЧНИКОВ, президент Ассоциации

рыбопромышленников Дальнего Востока,

депутат сахалинской областной Думы,

заслуженный работник рыбного хозяйства

Российской Федерации;

В. ЗИЛАНОВ, председатель Комитета

по рыбохозяйственному комплексу ассоциации

«Северо-Запад», заслуженный работник

рыбного хозяйства Российской Федерации;

В. КРАСНОЯРОВ, президент Ассоциации

рыбопромышленников Хабаровского края;

А. ПЛАТОНОВ, президент Ассоциации

рыбохозяйственных предприятий Приморья;

В. ПОТАПЕНКО, президент Ассоциации

рыбопромышленников Камчатки;

Н. ТРОПИН, генеральный директор Союза

рыбопромышленников Севера, заслуженный работник

рыбного хозяйства Российской Федерации;

Г. СТЕПАХНО, генеральный директор Ассоциации

рыбодобывающих предприятий Севера;

Ю. ШАЛОНИН, председатель Координационного

совета работников рыбного хозяйства России,

заслуженный работник рыбохозяйства

Российской Федерации.

Декабрь 2000

Часть II Баренцевоморский прагматизм

Смежный участок или серая зона?

Промысловая обстановка в Баренцевом море на основных объектах – треске и пикше, по сравнению с прошлыми годами, в 1973–1974 годах начала улучшаться. Произошло это за счет вступления в промысел урожайного поколения трески 1970 года рождения и двух урожайных поколений пикши 1969–1970 годов рождения. Ученые ПИНРО прогнозировали вылов только трески по различным методикам на период 1974–1976 годов всеми странами не менее 1 млн. т ежегодно. Однако ИКЕС и НЕАФК снизили этот объем до 890 тыс. т на 1974 год и до 925–990 тыс. т на1975—1976 годы.

Промысел в то время всеми странами велся по «олимпийской» системе – кто быстрее выберет рекомендованный объем, что каждый год приводило к превышению вылова. Чтобы этого избежать, Советский Союз еще в мае 1970 года выдвинул предложение о регулировании промысла в Баренцевом море трески и пикши путем установления национальных квот и усилий. Основным его противником, вплоть до 1973 года, была Норвегия, которая всячески уклонялась от введения подобных мер, поскольку в эти годы ее основной, наиболее прибыльный промысел базировался на нерестовой треске-скрей без всяких ограничений.

Вместе с тем, наш отечественный промысел велся на молодой подрастающей треске и, как правило, неполовозрелой. К тому же наш флот наращивал уловы. Это создало реальную угрозу того, что урожайное поколение трески 1970 года и пикши 1969–1970 годов может быть в большей части выловлено еще до созревания, и тогда норвежский промысел нерестовой трески-скрей «обвалится».

Перед такой неважной перспективой в мае 1973 года Норвегии пришлось пойти на договоренность с Советским Союзом и Англией по ограничению своего промысла посредством установления – впервые! – национальных квот: для Норвегии – 245,8 тыс. т, СССР – 179,5 тыс. т и Англии – 77,6 тыс.т. Однако эта договоренность, ввиду продолжающего неконтролируемого промысла судами Португалии, Испании, Германии была торпедирована.

Вновь открывалась перспектива нерегулируемого промысла. Вместе с тем, по главному принципиальному вопросу – о рационализации промысла трески и пикши в Баренцевом море – у российских и норвежских ученых и управленцев-администраторов от рыболовства взгляды были едины. Кратко они заключались в следующем: «…рационализация промысла должна вестись по двум взаимосогласованным направлениям – ограничение лова молоди в целях повышения средней навески рыбы и создания возможностей для увеличения нерестового потенциала, и ограничение вылова половозрелых рыб в целях обеспечения воспроизводства стада». Казалось, это создавало основу для быстрого достижения практических мер регулирования. Но не тут-то было. Норвегия настойчиво предлагала увеличение ячеи в тралах до 135–150 мм и закрытие для промысла обширных регионов на востоке моря. При этом норвежские суда в то время вылавливали тралом всего не более 10–15 % от общего годового вылова. Остальной улов брался пассивными орудиями лова: ставными неводами, плавными сетями, ярусами и прочими крючковыми орудиями лова.

Наш же флот все 100 % улова брал тралами на востоке моря, вдоль Норвежского побережья и в районе Договора о Шпицбергене 1920 года. Переговоры по мерам регулирования приняли затяжной характер. К тому же они осложнялись всевозрастающими претензиями норвежцев, зачастую оправданными, относительно повреждения их ставных орудий лова нашими траулерами, работающими у Норвежского побережья, особенно в районе Финмаркенской банки, Норвежского желоба, Норкинской банки. Советско-норвежская комиссия по претензиям (а такая была создана специальным межправительственным соглашением) была завалена норвежскими претензиями. Рассматривались они длительно. Словом, нарастал новый конфликт напряженности в рыболовных отношениях двух соседних государств.

В этих условиях Норвегия расширяет свои территориальные воды: вначале – с 4 до 6 миль, а затем и до 12 миль. Более того, она вводит в одностороннем порядке так называемые бестраловые зоны, которые значительно распространяются за пределы 12 миль. Справедливости ради следует отметить, что норвежцы заранее оповестили нас об этом и даже пошли на некоторое уменьшение участков бестраловых зон по нашей просьбе. Однако на полную их отмену – не согласились. Таким образом, был создан опасный прецедент, когда прибрежное государство в одностороннем порядке вводит меры регулирования рыболовства в открытых районах Баренцева моря. Хотя и при невозражении своего основного партнера-соседа – Советского Союза.

Возникает вопрос: почему в то время при всей своей политической, военной и рыболовной мощи Советский Союз пошел на это? Ответ на него прост: только потому, чтобы не настраивать против себя простых норвежских рыбаков или, как тогда говорили, – тружеников моря, которые к тому же на севере Норвегии дружественно относились к своему соседу. Немаловажным было и то, что многие из рыбаков входили в социалистическую (в последующем – рабочую) партию Норвегии. Немало среди рыбаков было и членов коммунистической партии Норвегии. Так что элемент стратегической политики накладывал свой отпечаток и на принятие решений по рыболовным проблемам, что у нас, практиков в северном регионе, встречало неодобрение. Но это неодобрение дальше ворчания не шло. Как говорится, против власти не попрешь.

Однако Норвегия, введя бестраловые зоны и вдохновленная объявлением в одностороннем порядке Исландией 50-мильной рыболовной зоны, сама начала прорабатывать вариант введения 50– либо 100-мильной рыболовной зоны.

Одновременно с этим на Конференции ООН по морскому праву уже «витал неотвратимый демон» – введение повсеместно 200-мильных зон. В этих условиях глава норвежской делегации на Конференции ООН, министр по вопросам морского права и рыболовных границ Енс Эвенсен, весьма влиятельный и авторитетный политик, занял у себя в Норвегии выжидательную позицию. Он вел линию сдерживания требований рыбаков об объявлении Норвегией каких-либо зон до принятия решения на Конференции ООН по морскому праву и предвидел неотвратимость повсеместного введения 200-мильных зон. Другими словами, зачем вводить в одностороннем порядке 50-мильную зону, настроив против Норвегии все и вся и, прежде всего, своего могучего идеологического противника – Советский Союз, когда можно будет через 2–3 года на основе международного права ввести 200-мильную. И этим самым избежать возражений соседей и полностью защитить не только рыбные, но и, что особенно важно, – минеральные ресурсы дна морей. И в этом Енс Евенсен оказался прав. В этих непростых условиях для нашего отечественного рыболовства, когда еще неясны были перспективы завершения работы Конференции ООН по морскому праву, Министр рыбного хозяйства Советского Союза Александр Ишков в конце 1973 года собрал у себя в кабинете руководителей Северного бассейна, с участием специалистов Северной рыбопромысловой разведки и ПИНРО, и дал задание: срочно выполнить все расчеты наших потерь, в случае объявления Норвегией бестраловых зон, а также 50-, 100– либо 200-мильных рыболовных зон в Баренцевом море; выработать предложения по поиску вариантов восполнения этих потерь.