Читать книгу "Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи"

— Учитель, — прервал молчание Иоанан, — нельзя творить никакого подобия, ведь так?

— Да, — сказал Иешуа, — вы правы, сожгите его лучше.

Мы замешкались, но он заставил нас бросить бревно в огонь.

Но все же через некоторое время мы стали замечать, что Иешуа мало-помалу становится прежним, таким, каким мы его знали. Все началось с того, что он начал вместе с Симоном обходить расставленные капканы. Симон был безмерно счастлив. Он рассказывал Иешуа во всех подробностях, как надо ставить ловушки, какую приманку использовать, как узнать повадки зверя, чтобы затем наверняка изловить его. Мы наблюдали, как рано поутру они вдвоем отправлялись в лес, словно два заядлых охотника. До нас доносилась болтовня Симона, и вместе с ней приходило чувство, что вернулась наша прежняя жизнь. Иешуа стал садиться есть вместе с нами, он более не изнурял себя жестокими постами. Казалось, ему стало нравиться находиться здесь, с нами, среди дикой природы, где никто не досаждал ему, никто ничего от него не требовал. По моим наблюдениям, Иешуа был далеко не из тех, кто стремится к льстивой толпе, но, наоборот, такие, как он, находят радость в одиночестве или среди небольшой группы друзей, как было здесь и сейчас. Он мирился с тем, что его признают вождем, только потому, что не умел этого избежать. Наши с ним отношения, как мне казалось, снова стали дружескими, простыми и доверительными, как в то время, когда мы подолгу беседовали с ним во дворе у Кефаса или на берегу озера.

Однажды мы с ним завели разговор об Эфесе. Он спросил меня о моей семье. Как ни странно, но об этом мы с ним заговорили в первый раз. Я рассказал, что мои родители погибли в пожаре во время знаменитых антиеврейских волнений, произошедших лет десять назад. Я в то время был в Иерусалиме, где заканчивал свою учебу. Когда я вернулся в Эфес, мечтая помочь отцу в его делах, то обнаружил, что от квартала, где жила моя семья, остались одни головешки.

— Это сильно повлияло на вас.

Я не ожидал такой реакции.

— Да, это полностью изменило мою жизнь.

— И вы вините во всем римлян.

— Ну, если говорить коротко, то да.

Я ожидал, что он будет возражать, убеждая меня, что политика Рима направлена на защиту евреев: в римском законе для них даже предусмотрены особые привилегии. В конце концов, ведь не римляне же сожгли дом моего отца — это сделала невежественная толпа, обозленная как раз-таки имеющимися у евреев привилегиями. Если бы он высказал мне все это, то, вероятно, я не знал бы, что возразить ему, кроме того, что я раз и навсегда уяснил себе, будучи молодым человеком, а именно: еврей должен быть свободен. Он не должен ради привилегий вставать на колени. Нас, богоизбранный народ, будут постоянно преследовать везде и всюду. Нас по сей день держат в цепях, несмотря на нашу избранность. И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не порвем с Римом. Однако теперь я не был уверен, что по-прежнему верю в подобные постулаты.

К моему удивлению, Иешуа сказал только:

— Я очень вам сочувствую.

Он не стал ни в чем меня убеждать, за что я был ему очень благодарен.

Его молчание подорвало мою уверенность более, чем это могли бы сделать самые веские доводы. Я вдруг понял, что ненавижу римлян только потому, что считаю такую позицию обязательной для себя как для преданного сына, почитающего память убитых родителей, и это был самый неопровержимый аргумент. Я вспомнил то, как впервые узнал о смерти родителей, вспомнил свой гнев и отчаяние. Мой гнев искал выхода, искал свою цель. И не было ничего удивительного в том, что я сам стал отличной мишенью. Тогда, на самом деле, было совершенно неважно, каковы были мои истинные взгляды и убеждения. Я вполне мог бы, например, примкнуть к зелотам. Я не стал зелотом только потому, что тогда в нашем движении никто из них особо не выделялся из общей массы. Никто не отличался ни цельностью натуры, ни дальновидностью. Я же, по-видимому, был не настолько сломлен горем, чтобы слепо следовать за им подобными. А если бы я тогда встретил Иешуа, как бы он повлиял на мою жизнь? Привлек бы он мое внимание в то время? Я думаю, вряд ли тогда я смог бы услышать его. Даже сейчас какая-то часть меня пребывает в состоянии постоянной войны с ним и не желает слагать оружия.

За время нашей жизни на горе нам несколько раз встречались то паломники, то люди, приходящие на гору по каким-то своим нуждам. Но, так или иначе, от них пошел слух, что на горе поселился святой. С Иешуа стали искать встречи язычники, местное население, но приходили даже издалека — из Сура и Дамаска. Я был уверен, что такое паломничество не обошлось без участия Симона, хотя он отрицал все, как мог. Люди шли не с пустыми руками, приносили обычно какую-нибудь еду. Иешуа велел нам не отказываться от подношений, хотя нам не очень хотелось принимать что-либо у идолопоклонников. Уделяя им не слишком много времени, Иешуа в общении с этими людьми был прям и бескомпромиссен. Его спрашивали о том, как обрести мудрость, и Иешуа отвечал, что надо верить в Единого Бога. Его спрашивали о богах, которым они привыкли поклоняться, и Иешуа отвечал: те боги не более чем плод их воображения, существующий только в их умах.

— А ваш ученик говорит, что наши боги есть демоны, — сказал кто-то, намекая на Симона.

— Он дитя и рассуждает как ребенок, — ответил Иешуа, но Симон ни капли не обиделся, а, наоборот, просиял от счастья.

Что меня действительно удивляло, так это терпимость язычников к Иешуа. Кто-то приходит и разбивает лагерь в самом святом для них месте, к тому же выясняется, что он еще и отвергает их богов. Но многие относились к такому поведению странника совершенно спокойно. Может быть, они считали его не вполне в своем уме. А может, что-то особенное в Иешуа, бывшее его неотъемлемой частью, заставляло людей верить ему.

Как-то Иешуа посетил богатый финикийский торговец из Сидона. Он был окружен многочисленной свитой рабов, с ним была его больная дочь, которую несли в золотых носилках. Ни один из докторов не мог вылечить дочь купца. Они возвращались из Кесарии Филиппийской, где поклонялись местной святыне в надежде получить исцеление, но опять безуспешно. И тут до купца дошли слухи о святом, который живет на горе, и он решил еще раз попытать счастья. Для начала Иешуа крепко отругал финикийца за то, что тот не дает покоя своей дочери, таская ее за собой повсюду, вместо того чтобы дать ей возможность отдыхать в собственной постели под родной кровлей. После чего Иешуа взялся за дело. Он завернул девушку во влажную ткань, чтобы сбить лихорадку, затем приготовил крепкий отвар из листьев какого-то неизвестного мне растения, росшего на склонах горы. Я запомнил его яркую зелень и маленькие, горькие на вкус листья. Иешуа напоил отваром девушку, и через день жар начал спадать. На лице, до того бледном, как у покойника, стал проступать румянец. Радости родителя не было предела, он осыпал Иешуа благодарностями, предлагал ему жить в его богатом доме, при этом получать столько денег, сколько тот пожелает, в конце концов он предложил Иешуа построить храм в честь его бога.

— Будете ли вы молиться в нем моему Богу вместе со мной? — спросил Иешуа.