Читать книгу "Збиг. Стратегия и политика Збигнева Бжезинского - Чарльз Гати"

Бжезинский предположил, что нерешаемость национального вопроса скорее всего обрекает на провал программу широких преобразований Горбачёва:

«Великорусские страхи перед ростом национальных конфликтов не только препятствуют необходимым реформам, но и увеличивают вероятность того, что в реальности советский коммунизм не претерпит никакой конструктивной эволюции, а будет просто разлагаться. Действительно обновляющего эффекта – построения творческого, инновационного и активного советского общества – можно добиться только благодаря ослаблению доктрины, распределению партийной власти и постепенному отходу национальных республик от централизованного контроля со стороны Москвы. Крайне невероятно, что партийное руководство и правящая элита, как бы они ни стремились к экономическому возрождению, готовы пойти на такой большой политический риск».

Поскольку общественные политические ожидания в Советском Союзе в эпоху Горбачёва постоянно повышались, Бжезинский предположил, что попытки остановить ход реформ создадут «неизбежно взрывную» и «потенциально революционную» ситуацию. Как следствие такого разворота он ожидал «последовательный распад порядка, который в конечном итоге приведет к перевороту в центре, предпринятому военными при поддержке КГБ», – сценарий, который во многом осуществился при августовском путче 1991 года.

Бжезинский также обращал внимание на некоторые аспекты меняющегося статуса коммунизма в Восточной Европе и Китае. В своей речи, посвящённой памяти Хью Сетона-Уотсона в Центре политических исследований в январе 1988 года[117], он охарактеризовал марксизм-ленинизм как «чуждую доктрину, навязанную региону имперской властью, правление которой было несовместимо с доминирующими в регионе народностями»[118]. Бжезинский утверждал, что перемены в Советском блоке привели к «органическому отторжению социальной системой чужеродного саженца… Социальный организм отталкивает чужеродный элемент, привитый внешней силой». Этот процесс, по мнению Бжезинского, обладал деструктивным потенциалом, поскольку регион проходил через стадии «одновременно политической либерализации и экономической регрессии, классической формулы для революции…» В своём выступлении Бжезинский заявлял, что пять из шести восточноевропейских стран Варшавского договора (за исключением Восточной Германии) «созрели для революционного взрыва»[119]. Он выражал озабоченность по поводу возможности вмешательства советских войск, если в одной или нескольких восточноевропейских странах произойдет «массовый социальный взрыв», и поэтому подчёркивал важность «постепенных перемен» в Восточной Европе, которые помогли бы избежать жестоких потрясений:

«Я ни на минуту не верю, что массовые революционные выступления в регионе служат нашим интересам. Если они произойдут в ближайшем будущем, то, вопреки сказанному [Александром] Дубчеком, у Советского Союза не будет другого выбора, кроме как вмешаться. Почти столь же очевидно, что Запад будет бессильно стоять в стороне и что жертвами станут реформы в регионе и перестройка в Советском Союзе. Таким образом, я не считаю, что мы должны так уж стремиться к такому взрыву, поощряя его или просто наблюдая за событиями. Мне кажется, что желательнее всего постепенные перемены, которые следует поощрять. Им нужно способствовать, и это возможно»[120].

В своём выступлении (хотя и не в последующем «Большом провале») Бжезинский призывал Запад к осторожности и к тому, чтобы не создавать впечатления, будто он всеми силами пытается перетянуть восточноевропейские страны в свой лагерь. «Нашей стратегической и исторической целью должно стать не стремление поглотить то, что некогда называлось Восточной Европой тем, что поныне называется Западной Европой». Вместо этого он призывал к «последовательному созданию по-настоящему независимой, культурно самобытной, возможно фактически нейтральной Центральной Европы». Он подчёркивал, что не предлагает добиваться устранения Варшавского договора или вывода советских войск. «Когда я говорю фактически нейтральная, я имею в виду нейтральную по сути, но не нейтральную по форме. Она может возникнуть в контексте существующих альянсов, определяющих геополитическую реальность современной Европы»[121].

В январской речи 1988 года Бжезинский предложил США политический курс на сближение с Советским блоком, что совпадало с мнением некоторых других наблюдателей той эпохи. На неофициальной встрече с советским руководством в конце 1988 года Генри Киссинджер тактично намекнул на возможность соглашения между сверхдержавами о нейтрализации Восточной Европы, дав понять, что в этом может быть заинтересована администрация будущего президента Джорджа Буша[122]. (Горбачёв, впрочем, отклонил такое предложение.) Тем не менее события в регионе развивались так быстро, что Бжезинский уже не упоминал о схожей стратегии в книге «Большой провал», что оказалось разумным. Благодаря отсутствию политических рекомендаций книга не устарела сразу же после своей публикации. Но несмотря на то, что Бжезинский недооценил скорость падения коммунизма в Восточной Европе, его диагноз по поводу развивающегося кризиса в регионе и его связи с фундаментальным кризисом в СССР в целом оказался верен.

Точно так же в целом верно Бжезинский предсказал последствия экономических реформ в Китае, которые, в отличие от реформ в Советском Союзе, были «скорее всего, обречены на успех»[123]. В четырёх кратких главах, представляющих собой самую инновационную часть книги, он дал убедительный анализ перемен в Китае при Дэн Сяопине. Бжезинский утверждал, что желание Дэна расформировать коллективные хозяйства и позволить крестьянам выращивать свою собственную продукцию «имеет глубокие идеологические последствия» в такой стране, как Китай, который к началу реформ оставался преимущественно аграрным. Бжезинский в своих предположениях приходил даже к мысли о том, что сельскохозяйственная реформа так важна, потому что «означает, что подавляющее большинство китайского народа [т. е. крестьяне] перестает жить в рамках коммунистической системы». Такое предположение может показаться спорным, но Бжезинский был прав, указывая на то, что экономические реформы Дэн Сяопина «пошли дальше, чем реформы в Советском Союзе», не только в области сельского хозяйства, но и в «городской и сельской промышленности, в сферах внешней торговли, международных инвестиций, потребительских товаров и частного предпринимательства… Наконец, в отличие от Советского Союза, Китай значительно сократил расходы на армию и оборону».