Читать книгу "Частная жизнь мертвых людей - Александр Феденко"

Но Виктор Викторович ничего этого не увидел, потому что очень торопился. Его мутило от шпрот.

Выход

Как это, оказывается, неприятно, даже омерзительно, когда тебя пытаются пришлепнуть, как муху или таракана. Особенно, если ты, Захар Лепешкин, – человек молодой, красивый, брызжущий излишками здоровья, только-только ухвативший мясистыми пальцами жизнь за самые ее жабры, если нравишься бабам до визгу, чем и пользуешься до тошноты.

Захар начал задыхаться, но продолжал бежать.

Потный пистолет в руке, вызвав приступ яростного раздражения, полетел в стену, упал на пыльный бетон и взглядом брошенной собаки проводил тающую фигуру человека.

Мимо пробежали еще двое. Один – рыхлый, с высохшими легкими, лишенный сил. Он уже умер, но продолжал перебирать ноги.

Следом – другой. Этот был спокоен. Он видел рыхлого и уверенно шел за ним, даря тому мучительную иллюзию, такую же немощную, как он сам.

Расстрелять впустую две обоймы, ни разу не попав, – такого поганого недоразумения с Захаром Лепешкиным раньше не случалось. Одно хорошо – Бурундук отстал, отвлечет, даст время Захару уйти. Все равно жил бездарно и зазря – пусть подохнет с пользой.

Шаги гулко отражались от стен давно брошенных, осыпавшихся заводских цехов и многократным эхом возвращались к Захару. Он слышал собственный бег со стороны и замечал нарастающее истощение. Сейчас он обессилет, остановится.

Захар представил, как Татарин стреляет в голову загнанного человека.

Зачем бежишь? Прячься! Забейся в дыру, затихни – пережди. Впрочем, он уже не бежал, излишки здоровья иссякли, и изможденное тело валилось с ног, на которых его держал только страх. Липкий, вязкий, отвратительный страх смерти.

Захар оглянулся, никого не увидел и быстро нырнул в пустой дверной проем. Давя в себе животное желание бежать, осторожно двинулся по сумрачному, покрытому неровными проплешинами буро-зеленой кафельной плитки помещению. Пустая, лишенная прежней усердной жизни душевая для работяг. Тишина лопнула под ногами куском расколотой плитки, нервно захрустела. Захар болезненно изогнулся, словно существовало движение тела, способное вобрать в себя вырвавшийся звук. Прислушался. Когда тишина осела обратно, он снял туфли. Длинное стойло душевых кранов, между которыми не было перегородок, привело к другой двери. Захар медленно, боясь, что она сорвется на скрип, отворил ее. Перед ним открылся заброшенный и со временем потерявший былую многоцветность своей омерзительности нужник.

Сквозь тишину прорезался и быстро стал нарастать шум шагов. Захар инстинктивно захлопнул дверь, в последний момент поймав ее и не дав соприкосновению с коробкой породить звук. Но дверная петля успела просочиться тонким скрипом, и скрип этот, быстро стихнув, так и остался жить внутри Захара.

Шаги приближались. Захар пытался разгадать их. Они были явными, неторопливыми, нескрываемыми. Так мог идти и обреченный, измученный Бурундук, и всегда уверенный в себе Татарин. Захар отошел вглубь огромной, человек на двадцать, уборной и уперся в стену. Свет в помещение почти не проникал – мутные пятна узких окон, бессмысленно замазанных краской, находились под самым потолком, на высоте нескольких метров. Это был тупик.

Захар спрятался в дальней кабинке. Кабинки были открытыми, без дверей, только небольшие перегородки создавали условность интимной обособленности.

Шаги приблизились, и дверь, ведущая из душевой, открылась. Кто-то вошел.

Захар сжался, упершись взглядом в отверстие старого нужника в полу рядом с собой. Если бы он мог всунуться туда, он сделал бы это.

Человек у двери шумно хрипел, и хрип его давал надежду загнанному в ловушку Захару – Бурундук это, Бурундук. Захар осторожно выглянул из-за перегородки – темная фигура тяжело дышала, согнувшись. Лицо вошедшего разобрать было нельзя, и Захар напряженно ждал, не решаясь выдать себя. Тут он увидел, как дверь позади человека начала медленно открываться, полумрак стал жиже, и Бурундук, заметив перемену света, побежал вперед – туда, где прятался Захар.

Захар отшатнулся назад и припал к полу. Кривые настенные надписи и рисунки вдруг сделались отчетливыми – Захар разобрал большие, емкие буквы на стене напротив, – но сразу исчезли. Бурундук запнулся, его тело, вдруг поняв бессмысленность дальнейшего бега и вообще всякого движения, завалилось, с противным звуком уткнувшись головой в пол, и осталось лежать, глядя на Захара.

Когда вспышка выстрела на миг осветила все вокруг, Захар заметил небольшую дверь в стене напротив – там, где заканчивался ряд писсуаров. Скорее всего, она вела в кладовку, в которой уборщица когда-то хранила ведра, швабры и прочую свою утварь. Сейчас, когда шаги Татарина отдавались в щеке Захара, прижатой к холодному шершавому полу, эта дверь мучительно рисовалась в полумраке.

Если бы он заметил ее сразу, можно было б спрятаться там. Но сейчас поздно думать о ней. Поздно…

Шаги Татарина приближались.

Собственное дыхание казалось Захару шумным, как свист ветра в подворотне. Складки одежды выдавали его своим шорохом.

Из-за перегородки показалась темная фигура и остановилась. Татарин стоял совсем рядом. Близость его была невыносима.

Татарин выстрелил.

Голова Бурундука потекла неприметной темной лужей.

Захар не знал – видит ли Татарин его, забившегося в угол старого сортира, слившегося с ним в этой тьме, лишенной света. Татарин не уходил, и Захар зажмурил глаза, как делают дети.

Он увидел дверь, которую не заметил сразу, и мысленно спрятался за ней, спасаясь, пусть не от пули, но от невыносимости ожидания.

Раздался выстрел.

В груди Захара что-то сломалось, рот наполнился кровью. Стало легко – пытка неизвестностью кончилась. Он открыл глаза.

Татарин нависал над ним, но лица его в темноте не было видно.

Сейчас он выстрелит в голову – и все кончится.

Рука с пистолетом уверенно двинулась, и черный глазок заглянул в лицо загнанного человека.

Палец нажал на курок. Выстрела не последовало – лишь щелчок прозвучал нелепо, бессмысленно.

Татарин скинул обойму. Сунул руку в карман. Выругался.

Склонился к Захару и долго рассматривал его в молчании.

Резко выпрямился и уверенно пошел к двери. Скрип. Стук. Удаляющиеся шаги. Тишина.

Захар пошевелился. Он мог двигаться. Дела скверные – скорее всего, легкое. Хотя шансы есть. Он позвонил Тимоше – может быть, тот успеет вытащить его и отвезти в починку раньше, чем Захар тут сдохнет. Тимоша не отвечал. Захара смущал Татарин – не тот он человек, чтобы оставить его, не убедившись, что работа сделана. Одно из двух – или Татарин вернется в машину за обоймой, или найдет кусок трубы, арматуры, просто кирпич, и… всё.