Читать книгу "Песни созвездия Гончих Псов - Иван Охлобыстин"

– «Боржома» не было, мы «Ессентуки» взяли, – сообщил парень в кожаной куртке.

– Тяжело! – огорченно крякнул Аркаша. – В «Ессентуках» соли!

– Ты тоже пойми нас, – миролюбиво продолжил его собеседник, – у нас выхода ноль!

– А если «нет»? – поинтересовался Аркаша.

– Думать не хочется, – заверил его парень и протянул раскрытую ладонь. – Моя фамилия Воропаев. Помнишь, надеюсь?

– Помню. Где произведем разлив? – смирился Аркаша.

– Можно за клубом, – предложил Воропаев. – А пока там все укладывается, музыку послушаем.

Аркаше оставалось только горько вздохнуть.

Бедный парень надеялся именно сегодня признаться Эмилии – дочери главного бухгалтера колхоза «Красный Луч» – в любви и выразить надежду, что она его дождется из армии, куда он шел по зову сердца и протекции дяди – начальника хозяйственной службы всего округа.

Эмилия была сама нежность и чистота. Каждый раз, когда Аркадий брал ее за руку, ему хотелось немедленно стать Моисеем и увести девушку минимум на сорок лет в пустыню, без воды и компаса.

Но и ссориться с Воропаевым ему тоже не хотелось. Тем более, что он доподлинно знал, что Воропаев замешан в каких-то преступлениях. Во всяком случае, папа Аркаши не советовал ему играть с Воропаевым еще в детском саду. Хотя папа мог быть и не объективен – когда-то в юности он ухаживал за еще незамужней мамой Воропаева, а папа Воропаева грубо увел ее прямо из-под носа. Потом бросил ее с ребенком. Но не брать же с ребенком от Воропаева?! И папа женился на маме Аркаши.

Обо всем этом Аркаша, разумеется, не стал рассказывать Воропаеву и просто аккуратно припарковал мотоцикл у клуба, а сам с шестью бутылками «Ессентуков» сел на лавочку у служебного входа. Воропаев расположился рядом и, глядя на блуждающие по площадке группы молодежи, философски констатировал:

– Наши предки-арийцы знали что-то главное, но потом пришли жиды, и предки все забыли.

– Можно у жидов спросить, что забыли предки-арийцы, – простодушно предложил Аркаша. – Жиды все помнят.

– Так не скажут ведь! – горько вздохнул Воропаев.

– Я бы сказал, но я не знаю, – развел руками еврейский юноша.

* * *

– Вот же сволочь! – сокрушался утром Петр Николаевич, потрясая пустой бутылкой. – Как же так, Борис?!

Но делать было нечего, и после аскетических гигиенических процедур он выбрался на улицу и побрел вдоль бордюра куда глаза глядят.

Город к этому времени проснулся. Мимо Петра Николаевича то и дело пробегали галдящие кадеты – видимо, в старом училище на соседней улице началась большая перемена. Дважды мимо медленно проехал полицейский патруль. Улицу пересекла телега с молочными бидонами, запряженная рыжим мерином. На бидонах сидел мрачный старик с авраамической бородой до пояса. Старик отстраненно смотрел в пространство перед собой и время от времени лениво трусил вожжами, подавая знак мерину, что он не спит. Лишь проезжая мимо газетного ларька у магазина «Обувь», старик очнулся и крикнул кому-то невидимому внутри:

– Трампа голыми руками не возьмешь! За ним Техас!

– С нами Путин и Христос! – откликнулся невидимый собеседник.

– Аллилуйя! – поддержал старик, цокнул мерину и поехал дальше.

Едва телега отъехала, как ее место напротив ларька занял черный лимузин. Из лимузина вышел представительного вида блондин сорока с длинным хвостиком лет в белом костюме. За ним на улицу выскочили трое крупных охранников и молча окружили его.

– «Независимую» и жвачку с ментолом, – попросил блондин у невидимого продавца.

– Возьмите еще «Коммерсантъ», там такое смелое эссе Шендеровича, – посоветовал он.

– Давайте, сдачи не надо, – согласился блондин, сунул в окошко газетного ларька купюру, забрал газеты и вернулся к машине. Охранники немедленно последовали за ним, один из них успел распахнуть перед хозяином дверцу. И лимузин бесшумно покатил по дороге.

* * *

Петру Николаевичу было так плохо, что пришлось дважды садиться на землю. Голова кружилась, перед глазами плыли черные квадраты, как после вспышки фотоаппарата.

У очередного перекрестка он остановился, дожидаясь, пока загорится зеленый свет, и приметил вывеску «Церковная лавка. Книги».

* * *

В лавке дремала на стуле эффектная брюнетка средних лет. У ее ног валялась выпавшая из рук книга с характерным названием «Мои посмертные приключения».

Петр Николаевич деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание. Брюнетка испуганно вскочила со стула.

– Дайте сто пятьдесят рублей! – экономя на психологии, попросил мужчина. – У меня похмелье – жуть! Каждый сосуд хрустальный. Подохну, боюсь. Врать не буду – деньги вряд ли верну. Я человек конченый. Хотя у меня есть золотое кольцо, но оно не снимается, вросло, – и он действительно продемонстрировал обручальное кольцо на руке. – Но если совсем приспичит, то я могу его плоскогубцами перекусить.

– Сто пятьдесят? – переспросила женщина.

– Именно столько стоит самая дешевая водка, – подтвердил Петр Николаевич и добавил: – В Бога, простите, не верю, так что – смело можете отказывать.

– Да нате, – протянула ему две сторублевые купюры брюнетка, – полтинника нет. Двести.

– Не верну. Подумайте о кольце, – забирая деньги, напомнил мужчина.

– Да поняла, не надо! – отмахнулась та, нагибаясь за оброненной книгой.

* * *

Когда Петр Николаевич покинул лавку, к женщине из-за двери в глубине магазина вышел Йонас Хенрикасович с коробкой иерусалимских благовонных масел в пузырьках с круглыми золочеными крышечками.

– Наталья, чего хотел-то физик? – спросил он у продавщицы.

– На опохмел, – просто ответила она и поинтересовалась у старосты: – Почему «физик»?

– Учителем физики он был. Очень хорошим. Когда-то. Давно. Пока жена не отравилась.

– То есть – отравилась? – ужаснулась Наталья.

– Темная история, может, и случайно, – пожал плечами Йонас Хенрикасович, расставляя образцы масел на витрине, и добавил: – Красивая очень была. Не ужилась в провинции. А ему премию давали. Государственную. Чего-то такое изобрел. Не знаю чего. Во дворе сейчас ржавое стоит. Ты когда сегодня ко мне за ведомостями приедешь, напомни, покажу. Сосед мой. Натерпелись мы с ним за эти годы! Я раньше на дому репетировал. Так из-за него пришлось в клубе комнату арендовать. Только настрою инструмент, только играть начну, а он уже у забора пьяный стоит с такими же друзьями и во всю глотку подпевает. Ну, нет – были бы романсы, тогда куда ни шло! Но Шнитке выдержать нельзя!

– В ноты хоть попадал? – не скрыла интереса женщина.

– Попадал, – вздохнул староста. – Рахманинова довольно точно. Альбинони у него не шел. Какие тут репетиции?! Больной насквозь человек.