Читать книгу "Мерцающие - Тед Косматка"

Некоторые зародыши вызвали включение зеленой лампочки индикатора. Вызывали коллапс волновой функции.

А другие нет. И видео с ними тоже всплыло.

Те же медики. Другие пациентки.

Взволнованные голоса:

– Попробуй еще.

– Еще раз.

Встревоженное лицо матери. А свет не загорается, не светится зеленым, что ни делай.

– Что это значит? – В голосе матери паника. – С моим ребенком все нормально? Что это значит?

Ролик за роликом. Дюжина животов разной величины. Два совсем разных результата. Большинство эмбрионов обрушивали волновую функцию. Но не все.

И срок беременности не играл никакой роли.

* * *

Сатвик не вернулся ни через несколько дней, ни через неделю.

На десятую ночь меня вырвал из кошмара звонок.

– Нашел одного в Нью-Йорке, – говорил Сатвик.

– Что? – Я тер глаза в попытке проснуться. Понять слова в трубке мобильника.

– Мальчик. Девять лет. Я проверил его на ящике, он не обрушивает волновой функции.

– О чем ты говоришь?

– Он смотрел в ящик, но коллапса волны не было.

Я заморгал в темноте. Сатвик понял первым. Раньше нас всех. Что верно для эмбрионов, верно и для остальных.

«В птичий глаз».

– Что с ним не так? – спросил я.

– Ничего, – ответил Сатвик. – Нормальный мальчик. Нормальное зрение, нормальный интеллект. Я перепроверил пять раз, картина интерференции не исчезает.

– А что было, когда ты ему сказал?

– Я не сказал. Он стоял там и так смотрел на меня…

– Как?

– Как будто уже знал. С самого начала знал, что не сработает.

* * *

Дни превращались в недели. Испытания продолжались. Сатвик нашел еще нескольких. Много.

Он ездил по стране, отыскивая это неуловимое, идеальное скрещение волосков и набирая статистику. Он собирал данные, пересылал их факсом в лабораторию – на хранение.

Я представлял его на том конце линии – в темной комнате мотеля, измученного борьбой с бессонницей и страшным одиночеством своего дела.

Забивала искал утешения в построении сложных филогенетических деревьев, зарывался в кладограммы. Но утешения в них не находилось.

– Нет там кривой частотного распределения, – жаловался он мне. – И равновесие между этническими популяциями не нарушено – не за что уцепиться.

Он перелопачивал собранные Сатвиком данные в поисках хоть какой-то закономерности.

– Распределение случайно, – говорил он. – Не вижу связи.

– Может быть, ее и нет?

Он покачал головой.

– Тогда кто они такие? Какое-то пустое множество? Неиграющие элементы недетерминированной системы?

У Сатвика, естественно, были свои соображения.

– Почему не ученые? – спросил я его как-то ночью, прижимая к уху трубку. – Если разброс случайный, почему никто из нас?..

– Самоотбор, – ответил Сатвик. – Если ты – элемент недетерминированной системы, к чему тебе наука?

– О чем ты говоришь?

– К упорядоченному поведению способны многие виды, – пояснил он. – Оно еще не означает сознания.

– Речь-то о людях, – возразил я. – Не может это быть правдой.

Я еще не договорил, а уже мечтал взять свои слова обратно. Сколько раз они произносились в квантовой механике? «Это не может быть правдой. Так быть не может».

– Факты есть факты, – напомнил Сатвик. – Твои глаза – двойная щель.

– А кто-нибудь из них знал, на что ты их проверяешь, зажигая перед ними лампочку? Они знают, что не такие, как все?

– Один, – сказал Сатвик. И минуту молчал. – Один знает.

* * *

Много дней спустя он последний раз позвонил мне ночью. Из Денвера. Его последний звонок.

– Думаю, нам нельзя было этого делать, – удивительно резко проговорил он.

Я, протирая глаза, сел на кровати.

– Чего делать?

– Нельзя было собирать эту штуку, – сказал он. – То слабое место реальности, о котором ты толковал… думаю, нам не положено было использовать его таким образом. Для проверки.

– О чем ты говоришь? – Свет фонаря с парковки косо падал в окно, рисовал бледную полосу на полу. За ночь комната выстывала. – Что случилось? – спросил я.

– Я снова видел того мальчика.

– Кого?

– Мальчика из Нью-Йорка, – повторил он. – Я его сегодня видел. Он ко мне приходил.

Голова у меня еще не работала. Я мучительно пытался понять.

– Мальчик… – Я еще не проснулся, мне бы кофе выпить. – Чего он хотел?

– Думаю, он приходил меня предупредить.

И Сатвик дал отбой.

19

Я еще несколько дней пытался ему дозвониться, но Сатвик не отвечал. Словно пропал с лица земли вместе со своей шкатулкой. Звонки сразу перебрасывались на голосовую почту. Я проводил ночи в лаборатории, спал на кушетке. В лаборатории меня застал звонок от его жены.

– Нет, – ответил я, – с понедельника.

Она плакала в трубку:

– Он каждый вечер звонил домой. Ни разу не пропустил.

– Уверен, с ним все хорошо, – солгал я.

После разговора я взял пиджак, ключи и вышел. Прокатная машина блестела под фонарями парковки.

«Они знают, что не такие?» – спросил я его.

«Один, – ответил он. – Один знает».

Я нажал газ, вылетел на дорогу на желтый свет.

Чем сложнее система, тем больше в ней может поломаться. Об этом говорил Забивала.

Всё поломалось. Прожектор. Моторчики для коллапса волны. Может ли прожектор увидеть темноту, если видит только свет?

На шоссе я вылетел через две минуты.

* * *

Стук в дверь.

Ее лицо в щелке.

– Джой, – сказал я.

Она оставила дверную створку качаться, повернулась и ушла в глубину квартиры. Слов не было. Они пришли много позже.

В постели она прижалась теплой щекой к моему плечу. Я рассказал ей про Сатвика. Про звонок его жены.

Она лежала молча, не заговаривала. В темноте у нее была форма. Изгиб бедра.

– Каждую ночь снятся кошмары, – сказал я.

– Они пройдут.

– Что ты понимаешь в сновидениях?

Она по голосу услышала, что это вопрос, а не насмешка.