Читать книгу "От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер"

Как только повозки заново нагрузили за линией дюн, их пришлось подталкивать вместе с поклажей еще 8–10 километров. Мне казалось, что я стал похож на скелет с нервами, костями, мышцами и кожей, покрывавшей их, полностью лишенный всякой жидкости или даже влаги, если бы не пот, который высыхал не сразу! Можно было напиться воды, но она тут же выходила через поры. И разумеется, мы все время тащили на себе наше снаряжение: ранец на спине, сухарный мешок, противогаз, саперную лопатку, винтовку и подсумок с патронами – по меньшей мере 30 килограммов, но наверняка чуть больше, – и постоянно, в качестве довеска, дабы облегчить жизнь лошадям, мы подталкивали тяжелые повозки и орудия! Но кто придет на помощь нам? «Infanterie! Du bist die schönste aller Waffen»? – «Пехота, вы самые лучшие из всех родов войск». Тогда я отдал бы что угодно, лишь бы оказаться в люфтваффе.

Те, в ком еще остались силы шутить и ругаться, все равно шагали и толкали, точно так же, как и те, кто больше не зубоскалил и не богохульствовал. Так нам пришлось тянуть и толкать еще 8–10 километров, но теперь уже с передышками, потому что временами мы выбирались на участки дороги с более или менее твердым грунтом. Это слегка облегчало нам жизнь, но никоим образом не давало отдыха. И нам казалось, будто мы движемся уже целую вечность. Многие из нас набили водяные мозоли на ногах. Ну вот, дабы отвлечь нас, появилась новая пытка, еще более выматывающая! В конце концов, неудивительно, ведь наши ноги промокли после многих часов хождения по броду. Лопнувшие мозоли обнажали плоть, которая немедленно начинала гноиться. Мой товарищ Мол более не в состоянии это терпеть и получил разрешение старшины Шено остаток пути проехать на повозке. Он не толстый, но кажется, будто со вчерашнего дня сбросил с десяток килограмм. Нет, правда, черты его лица заострились и в них осталось только усталость и страдание. А на что похож я? Понятия не имею, и меня это мало волнует. Лучше не знать! Мне тоже приходится беспокоиться о мозолях и постараться найти хоть какой-то способ, чтобы ступать по земле было не так больно. Бог его знает, почему эти усилия только прибавляли усталости и делали передвижение еще ужаснее! Еще я спрашивал себя, почему у меня на правой ноге две водяные мозоли, а на левой только одна? У нее что, какие-то привилегии? Я шел по дороге, шаг за шагом, километр за километром, и теперь мой товарищ Бьюринг шагал, если можно так выразиться, в ногу со мной. Ближе к вечеру, выдохшиеся и смертельно уставшие, мы вошли в деревню, чье название у меня не нашлось сил спросить. Обезвоженные, мы пили все, что попадалось под руку, в основном воду, немного молока и падали на землю. Мне кажется, я заснул прежде, чем коснулся земли. Спали без задних ног. На следующий день, 11 июля, наш марш продолжался, но через боль, поскольку мои мозоли кровоточили.

Наконец мы добрались до Красного Лимана[35]. Через небольшую площадь из утрамбованной земли, затененную несколькими деревьями, к нам направились женщина и юноша. Они сразу же заговорили с нами на чистейшем немецком! Мы вопросительно посмотрели на них. Женщина, которой где-то от 40 до 50 лет, объяснила, что они немцы по происхождению и надеются как можно скорее вернуться в Германию. Ее муж, инженер, много лет проработал в России, но перед войной был депортирован. Она не знает куда, поскольку с тех пор от него не было никаких известий. Жив ли он еще? Их с сыном отправили сюда на поселение. Прежде они жили в Ростове-на-Дону. На них была вполне приличная одежда, и в глаза бросалась благородная манера поведения, поразившая нас, когда они подошли к нам поближе. Приглядевшись, я заметил, что их одежда пережила много чисток и ремонта с тех пор, как была новой! Видимо, это все, что осталось от их прежней жизни.

Затем женщина спросила, как ей следует поступить, чтобы их с сыном репатриировали на родину. Я посоветовал подождать, пока в городке не будет размещена Kommandantur – комендатура, чтобы обратиться в нее. За этим дело не станет, поскольку сам видел установление правления немецкой военной администрации еще до того, как боевые части полностью занимали населенные пункты! Немецкой организованности нет равных, и она оставалась такой до самого конца войны. Мы еще немного побеседовали с нашими собеседниками, а они засыпали нас вопросами о Германии и войне. Они были удивлены, видя иностранных добровольцев в рядах немецкой армии. Мы говорили им слова ободрения, и на прощание они обнимали нас, а женщина поцеловала. На пороге избы русские жители предложили нам воды, и мы никак не могли напиться. Потом немка с сыном помахали нам на прощание с дальнего конца площади. Уверен, я выпил 2 или 3 литра воды, и выпил бы еще, но надо было продолжать путь. Нужно лишь следовать за войсками, которые уже проследовали в том же направлении. Мы прошли через Красный Лиман, но дальше идти оказались просто не в состоянии. Как только потные ноги немного подсыхали, носки становились жесткими и немедленно прилипали к ранам от лопнувших водяных мозолей. Мы решили немного передохнуть и постучались в ближайшую дверь. Нас радушно, как и полагается по обычаю, приняли и предложили поесть. Совершенно вымотанные и больные, мы решили переночевать здесь. Нет, правда, идти дальше не было никаких сил. На гноящиеся раны невозможно было смотреть без содрогания! Мы сполоснулись в бочке позади дома, и после этого, отмывшись от дорожной пыли, я почувствовал некоторое облегчение, да и сам я стал легче. Принялись стирать нижнее белье, которое явно в этом нуждалось, но хозяйка и обе ее дочери вызвались сделать это за нас. Мы позволили им промыть и перевязать наши раны, после чего упали и заснули мертвецким сном.

Когда мы проснулись, солнце давно встало и было уже очень жарко. Умылись, и я побрился впервые за три дня. Теперь мне и вправду стало намного лучше. Наши хозяева угостили нас жареной картошкой с курицей, от такой еды ни один из нас двоих даже и не думал отказываться, а на десерт еще и curds – кислое молоко, настоящее пиршество! Я сделал открытие, что здесь на завтрак часто едят горячую пищу. Наше нижнее белье было уже чистым и сухим. И это приятно. А как насчет того, чтобы обуть ботинки! Это стало просто мучением. Тем не менее крайне осторожно и через боль мы наконец обулись. Уже 12 июля, и мы должны идти дальше!

За ночь на наших ранах образовалась корочка, и первые несколько километров давались нам наиболее болезненно. Как только мы сделали несколько шагов, корки неизбежно отрывались, и требовалось время, чтобы если не привыкнуть к боли, то хотя бы притерпеться к ней. Шли весь день под палящим солнцем и в пыли, поднятой нашими ботинками или обгоняющими нас повозками. Само собой, мы не в состоянии быстро двигаться, и я понятия не имею, сколько километров мы прошли, прежде чем добрались до Лисичанска[36]. Искали и нашли вполне приличную избу, несмотря на наши скромные запросы. Как обычно, теплый прием, на столе скудная еда, которой привыкли обходиться эти люди. Мы уже научились довольствоваться таким скромным угощением и, в то же время, ценить некоторые блюда. Тушеная капуста и несколько кусочков вареного мяса. Но перед тем как приняться за еду, мне, как обычно, необходимо было избавиться от дорожной пыли, поскольку есть в таком виде невозможно. Каждый вечер в конце пути одно и то же – смешавшаяся с потом пыль образует корки на всех выступающих частях тела. Во всем остальном – мы загорели на солнце, кожа стала бронзовой. Однако ноздри и горло забиты пылью, не говоря уж о глазах, на которых пыль оседает, как на липучку для мух. Несколько ведер воды – средство для избавления от грязи, и русские, которые организуют едва ли не целую бригаду по обеспечению нас водой, не уходят, дабы посмотреть, как мы расходуем эту жидкость. Все их потребности покрывает кружка воды. Я ничего не выдумываю, это истинная правда. Из литровой кружки в рот набирается вода, которая затем выпускается парой струй в сложенные в форме раковины ладони и тут же брызгается на лицо. В соответствии с понятиями о личной гигиене эту операцию могут повторить и еще один раз. Все, туалет закончен. На голову возвращается кепка или шапка – если их снимали перед умыванием, – которая остается на голове весь остаток дня. Что касается женщин, то эти головные уборы у них заменяют неизменные косынки, завязанные под подбородком или вокруг шеи, более или менее искусно, если не сказать изящно, часто на разный манер в разных местах.