Читать книгу "Старая ветошь - Валерий Петков"

– Даже тупое железо может утомить однообразие жизни! – философски подумал Алексей.

Он шагнул внутрь кабины, опасливо встал по центру, боясь запачкаться или вступить во что-нибудь мерзкое на полу в полумраке.

Ему показалось, что глупость и хамство, написанные маркером по стенам, чудом уцелевшим двум секциям немытого зеркала, тоже источают отвратительную вонь, как пасть пьяницы пульсирует удушающей волной, даже если она закрыта. Алексей вновь придержал дыхание.

Он выбрал «чистое пространство» в мутной заводи зеркала, стал сверлить себя глазами, мысленно приговаривая:

– Всё хорошо! Всё хорошо!

Глаза заболели, «сломались» от напряжения, а тут уж и лифт дёрнулся припадочно, остановился, и Алексей прекратил «камлание» перед началом рабочего дня.

Он вышел на улицу, оглянулся на дом.

– Не дворянское гнездо, не помещичья усадьба, не мещанские апартаменты – бетонный барак!

До остановки от подъезда было метров тридцать. Столбы напротив дома. На них прикручены проволокой чёрные, разваливающиеся скворечники, давно покинутые, бесполезные, не заселяемые по весне даже воробьями.

Высокие, голые тополя. Заброшенное гнездо в ветвях. Раздёрганные за зиму ветрами, редкие прутья на фоне городского неба – бледного купола дня. Словно из плотной ткани выдернули нити основы, но не все, поэтому пока она ещё держится, непрочно и бесполезно, и птицы там не поселятся весной, не запищат бестолковые, неугомонные птенцы.

Большая площадка забита машинами, покрытыми плотным мехом грязи, с нечитаемыми номерами. Мелкая мраморная крошка впивается в истончившуюся подошву, он чувствует её так, будто идёт босиком.

Через стекло навеса маячила тётка из соседнего подъезда, медсестра.

– Сейчас начнёт рассказывать о своей безумной соседке с четвёртого этажа.

– Доброе утро, – заулыбалась квадратная, приземистая тётка: вязаный белый берет, капюшон с меховой оторочкой по «местной моде». Она лучилась блестящим лицом, умильно спрятав глазки в складках. Не дождавшись ответа, продолжила:

– Вы представляете, вчера эта шиза звонила и ругалась, что я стучу молотком, что-то прибиваю, а я ни сном ни духом! Все выходные насмарку! Она меня просто измучила!

Алексей промолчал, покивал вежливо головой.

Он пропустил её вперёд на входе и прошёл дальше, вглубь почти пустого салона, отыскивая место поудобней, под плафоном, чтобы хватило света для чтения, а рядом или сзади не подсел бы какой-нибудь маргинал в одуряющем облаке «выхлопа», с утренней бутылкой пива. «Вонизьм» этот Алексей терпеть не мог, а ещё больше его возмущало, когда перед посадкой в автобус курильщик лихорадочно затягивался несколько раз и уже в салоне выдыхал смрадное облако дыма.

Курить Алексей бросил несколько лет тому назад, после «планового» повышения цен на сигареты, когда подсчитал, во что обойдётся «вредная привычка».

Перед этим знакомый притащил его в анатомичку мединститута. Он увидел сизый, как угарный дым, осклизлый комок лёгкого многолетнего курильщика, испытал резкое отвращение, представил, что сейчас закурит и такая же масса внутри будет грязным комом разгонять отраву по организму, почувствовал рвотный спазм, пулей вылетел из тумана анотомички в ясную определённость светлого дня.

В одночасье он бросил курить, очень этим гордился, стойко не переносил сигаретный дым и чуял за версту множество его оттенков, как зверь, идущий по следу.

* * *

Он удачно нырнул в метро, потому что следующая электричка могла быть переполненной, а в этой ещё можно ухватиться за верхний поручень и почитать книжку.

У колонны стояла нищая, протягивая ладоньку-ямку для милостыни. Одета опрятно, сгорбленная, лицо сухое, глазки острые, цепкие, на лице напускная покорность, и возникало сложное чувство – послать её подальше и помочь одновременно.

Алексей вложил ей в ладонь пять рублей одной монетой.

– Что это вы мне дали? – спросила она с обидой.

– Милостыню.

– Что ж это такое? Смилостивились! Спасибочки! – в нарочитом полупоклоне.

– Деньги. Это – деньги.

– Какие это деньги?! Где вы видите деньги? Мне же не хватит на операцию. Мне надо на операцию, вы понимаете! Операция на глазах. Очень дорогая!

– Вы хотите, чтобы я оплатил всю операцию?

– Нет, но тут же совсем мало!

– Чем богат, – обиделся он, почувствовал неловкость от внимания окружающих и неожиданно для себя забрал из ладошки монетку, выцепил её из сухих морщинок, как птица зерно из ямки, оплетённой мелкими корешками.

На станцию уже влетел поезд, загрохотал, что-то говорить стало бессмысленно. Он вошёл в вагон, оглянулся. Старухи не было, но досада осталась.

Поезд загудел с подвывом, набрал скорость. Он стоял, читал книгу. Потом глянул за окно. Станция «Лубянка». На лавочке в вестибюле одиноко сидела пожилая женщина. Берет, пальто и чемодан на колёсиках были в тон – сиреневого цвета, как буйно цветущий куст.

– Посидеть на «Лубянке»! Какая многозначительная фраза, – подумал он.

Поезд снова взвыл, тронулся, лёгкая пыль мелькнула на перроне.

– Эта пыль никогда не станет мрамором или другой планетой. Какие глубокие мысли! – сыронизировал над собой. – Что значит с утра – свежие «батарейки». – И углубился в чтение книги.

Утро. Контраст между догуливающими вчерашний праздник и теми, кто спешит на работу. И те и другие словно укоряют молча друг друга.

Он глянул на часы – из расписания не выбился.

Из последнего вагона через две ступеньки он метнулся к выходу. Не потому что опаздывал, нет – он приходил на работу раньше на час-полтора. Просто боялся пропустить автобус, следующего ждать придётся очень долго, а на маршрутке ехать было не резон, имея дорогущий «единый» проездной.

Подошёл автобус, и Алексей поспешил к «своему» месту у окна, но книжку доставать не стал. Думал о работе, не обращая внимания на грохот и сильную вибрацию изношенного автобуса, насквозь провонявшего солярным выхлопом за долгую нервную службу на колдобинах московских улиц с толстыми, как генералы российского Генштаба, многочисленными «лежачими полицейскими».

Он вышел из автобуса на конечной. Прошёл подземным переходом на противоположную сторону. Рядом отпечатались собачьи следы, похожие на гирлянды молодых еловых шишек.

Пробежал мимо мелких лавочников, раскладывающих немудрящий товарец на колченогих быстросборных прилавках. Вдоль стен – торговые точки, складывающиеся в многоточие. В очередной раз подивился широкому выбору всевозможной ерунды, которая могла кого-то заинтересовать, поправил сумку, чтобы не хлопала по боку, и двинулся вдоль забора большого комбината. Потом пересёк железнодорожный путь.

Тропинка была бесхозная, ничья, никто её не посыпал ни песком, ни золой, она горбатилась причудливо, напоминая Страну Дураков, в которой наступила зима и деревяшка с нездешним именем Буратино Карлович подставляла коварно скользкую подножку. Частенько прохожие падали, матерясь вслух, но с упорством голодных насекомых двигались на свою делянку, и совсем не потому, что «труд победил», а одолело и доконало безденежье и отупляющая привычка.