Читать книгу "Троянская тайна - Андрей Воронин"

Глава 6

...Приблизительно шесть месяцев назад из следственного изолятора Матросской Тишины просочился слушок, показавшийся кое-кому настолько любопытным, что этот кто-то не поленился позвонить на Лубянку и пересказать услышанное.

На Лубянке слушок приняли во внимание, поскольку своим возникновением тот был обязан не какому-нибудь урке, от нечего делать пересказывающему услышанный в пересыльной тюрьме блатной "роман", а самому Грише Пикассо – мужчине пожилому, солидному, знающему цену себе и своим словам, а главное, большому, известному на обе столицы специалисту как раз в той области, которой данный слушок касался.

Гриша Пикассо всю жизнь зарабатывал себе на хлеб с маслом, делая и продавая копии малоизвестных шедевров мировой живописи. Иногда он копировал не картину, а стиль художника, создавая новенькие, с иголочки, полотна, написанные будто бы знаменитыми мастерами. Заработки у Гриши во все времена получались очень неплохие, потому что никто, естественно, не ставил покупателей в известность о том, что приобретаемая ими картина есть не более чем мастерски сделанная копия. Написанные преступной, но талантливой рукой Гриши Пикассо "шедевры" украшали собой частные коллекции по всему цивилизованному миру, а один из его Тицианов, как было доподлинно известно Грише, висел в рабочем кабинете некоего африканского царька.

Да что там какой-то царек! Написанная Гришей Пикассо копия одной из работ Шагала целый месяц гостила дома у самого профессора Андронова. Правда, приобретена она была именно как копия и, разумеется, за ту сумму, которую стоила в названном качестве. Константин Ильич от души развлекался, демонстрируя свое приобретение гостям и выслушивая, как эти грамотные, прекрасно разбирающиеся в живописи люди охают и ахают над талантливой подделкой, искренне принимая ее за оригинал – не потому, что не могли заметить разницы, а потому лишь, что глаза им застил непререкаемый авторитет хозяина. Шутка изжила себя, когда один из старых, еще институтских друзей, отведя Константина Ильича в сторонку, после долгих извинений сказал: "Как хочешь, Константин, а твой Шагал мне кажется подозрительным". После этого профессор Андронов снял картину со стены и, дождавшись удобного случая, подарил ее кому-то на день рождения, предупредив, разумеется, что это всего лишь копия.

Но, конечно же, к такому человеку, как профессор, работа Гриши Пикассо могла попасть только по ошибке или шутки ради: Гриша был не настолько самонадеян, чтобы провести настоящего профессионала. Зато дилетантов он обул в лапти великое множество, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести: тот, кто хочет, чтобы его обманули, будет обманут обязательно. Так пусть уж лучше имеет у себя дома подделку, сработанную настоящим мастером, такую, которую большинство окружающих не отличит от оригинала! Копиистом Гриша был блестящим, так что его работы, как правило, действительно трудно было отличить от оригиналов без детальной искусствоведческой экспертизы.

Учитывая суммы, которые Гриша Пикассо беззастенчиво драл со своих клиентов, и ту широкую известность, которую он приобрел, казалось настоящим чудом, что, дожив до шестидесяти лет, этот старый жулик ни разу не ночевал за решеткой. Некоторым, особенно обманутым покупателям, такое положение вещей казалось парадоксом, не имеющим права не существование. Никакими парадоксами тут, однако, даже не пахло, все было гораздо проще: Гриша Пикассо очень любил свою сытную, уютную, размеренную жизнь и, ценя все, чего сумел добиться, никогда не совершал сделок сам. В разные времена на него работало от трех до пяти бегунков-толкачей, которые находили клиентов, осторожно их обрабатывали, а затем впаривали очередную фальшивку и бесследно исчезали. Выслеживать их, пытаясь установить связь с Гришей, было бесполезно: за копии они платили автору сразу же, а не после реализации, и с каждого Гриша брал расписку приблизительно такого содержания: "Я, имярек (фамилии тут, естественно, вставлялись всегда разные и, естественно, всегда вымышленные), такого-то числа такого-то месяца приобрел у гражданина Литуса Г. И. (такова была настоящая фамилия Гриши Пикассо) КОПИЮ картины такой-то художника сякого-то за..." Далее указывалась сумма, заниженная раз в сто по сравнению с реальной рыночной стоимостью Гришиных творений, а также дата и подпись. Толкачи, таким образом, работали на свой страх и риск, огребая очень приличный навар, а Гриша зато мог жить спокойно, ни о чем не волнуясь, и вежливым наклоном головы приветствовать участкового, проезжая мимо него в своем новеньком "БМВ".

Пару раз его пытались взять в оборот московские и питерские менты, но никаких доказательств Гришиных преступлений у них не было, и оба раза люди в погонах уходили не солоно хлебавши. Видя Гришину неуязвимость и ошибочно перенося ее на себя (по принципу транзитивности, не иначе), толкачи окончательно осмелели и отчасти потеряли бдительность. В конце концов, дошло до того, что один из них, не разобравшись, с кем имеет дело, втюхал копию "Девятого вала" Айвазовского заместителю министра внутренних дел. Генерал, большого ума мужчина, повесил ее у себя дома и хвастался перед гостями: Айвазовского, дескать, любят все, а вот приобрести одну из самых известных его картин способен далеко не каждый!

Гости, понятное дело, повалили к нему валом, дабы взглянуть собственными глазами и восхититься – в первую очередь, естественно, тупостью хозяина, и только во вторую – самой картиной. Примечательно, что ни один ни словом не обмолвился товарищу замминистра о том, что было очевидным для любого мало-мальски культурного человека...

Это безобразие продолжалось недели две, пока слух о приобретенной генералом картине не дошел до самого министра. Министр вызвал заместителя к себе в кабинет и осторожно расспросил, пытаясь понять, правда ли то, что ему рассказали, или обыкновенный анекдот. Когда же выяснилось, что ни о каком анекдоте нет даже речи, министр посоветовал господину генералу посетить Третьяковскую галерею и выяснить наконец, где же все-таки находится подлинник "Девятого вала" – там, в Третьяковке, или у него, господина генерала, дома.

Случай, естественно, был вопиющий, и давящиеся хохотом оперативники в штатском забегали по всей Москве, выслеживая толкачей Гриши Пикассо. Работа быстро дала результат – когда милиции прищемляют хвост, она начинает работать лучше, чем в кино, – и один из Гришиных бегунков, совсем недавно принятый им на работу, был взят с поличным при попытке продать переодетому милиционеру поддельного Кустодиева.

При задержании бегунку порядком намяли бока, после чего тот был доставлен на Петровку и брошен в жернова безжалостной машины милицейского дознания. Данный громоздкий, но эффективный агрегат жевал бегунка на протяжении полутора суток, после чего тот наконец раскололся и назвал-таки Гришу Пикассо.

Гришу немедленно повязали, хотя те, кто его знал, понимали, что толку из этого не выйдет никакого. И толку, разумеется, не вышло. Гриша, хоть и был знаком с тюремными порядками только понаслышке, повел себя грамотно: сразу ушел в глухую несознанку, а на очной ставке во всеуслышание объявил, что бегунка видит впервые в жизни, как, впрочем, и предъявленную ему в качестве вещественного доказательства картину, которую обозвал бездарной мазней какого-то дилетанта.