Читать книгу "Ледокол - Валерий Рощин"

После нескольких лет успешной работы на сухогрузе Тимура премировали грамотой пароходства и перевели на шикарный по тем временам теплоход «Лев Толстой». Период работы на том теплоходе он до сих пор вспоминал с теплотой и улыбкой.

Готовка на теплоходе тоже была не из легких, но назвать ее адом не поворачивался язык. Камбуз и кают-компания «Льва Толстого» походили скорее на дорогой столичный ресторан.

* * *

Дрейф «Михаила Громова» продолжался.

На снятых с научной станции полярников было больно смотреть. Эти люди еще до прихода ледокола провели несколько месяцев в тяжелых условиях Антарктиды. Работали, мерзли, питались консервами. И лелеяли надежду поскорее оказаться на Большой земле. Наконец дождались прихода «Громова». И тут на тебе — ледяной плен, дрейф и полная неизвестность.

Пожалуй, лучше других полярников держался Беляев. После смерти Левы он остался в каюте один и ушел на несколько дней в жесточайший запой. Затем вернулся в реальность, оттаял и больше не терял присутствия духа. Моряки часто видели его прогуливающимся по палубе. А еще Банник замечал его подолгу стоящим на самом носу судна.

Частенько появлялся на палубе и боцман. Его голосовые связки по-прежнему отказывались работать, но в остальном он чувствовал себя прекрасно. Выгуливая Фросю, он устраивал с ней пробежки вокруг вертолета, бросал снежки. А в особо холодные дни брал собаку на руки и согревал за пазухой меховой куртки.

Черногорцев с командой своих «чертей» в основном сидел в машинном. Благодаря постоянно бормотавшему дизель-генератору и парочке работавших преобразователей электрического тока, здесь было теплее, чем в других помещениях. К тому же постоянно горело дежурное освещение. Каждые полтора-два часа механики контролировали работу агрегатов, а все остальное время сидели за столом и забивали «козла».

Врач Долгов ходил по судну мрачнее тучи. Изредка он заглядывал в каюту Петрова и осматривал кожный покров его руки, сильнее всего пострадавшей от обморожения. Находясь за столом кают-компании, доктор исподволь наблюдал за членами экипажа. Заметив неладное в поведении того или иного человека, немедленно приглашал его в медблок, где расспрашивал о самочувствии, измерял температуру и давление, выдавал порцию витаминов.

Пилот Кукушкин все еще не терял надежду запустить неисправный правый двигатель своей «вертушки». За пару прошедших месяцев он предпринял не одну попытку заставить его работать, но… тщетно. При нажатии кнопки «Запуск» стартер-генератор завывал, выходя на максимальные обороты, турбина компрессора бешено вращалась и гнала воздушно-топливную смесь в камеру сгорания. А воспламенения не было. И авиатору снова приходилось взбираться по стремянке, открывать капоты, ковыряться в трубопроводах или листать формуляры. Но все это происходило лишь в те короткие часы, когда небо было относительно светлым. Ведь солнце уже вторую неделю не показывалось над горизонтом, а проплывало где-то за ним.

Иногда, обозлившись на технику, Михаил не подходил к своему Ми-2 по два-три дня и полностью отдавался другому делу. С некоторых пор он сошелся с боцманом, Беляевым и парочкой молодых матросов, обладавших музыкальным слухом. В такие дни компания спускалась в трюм и в одном из помещений распевала под гитару песни.

* * *

— Дождь идет с утра, будет, был и есть. И карман мой пуст, на часах — шесть. Папирос нет, и огня нет, и в окне знакомом не горит свет, — ударяя по гитарным струнам и пытаясь копировать манеру исполнения Виктора Цоя, пел авиатор.

Музыканты-любители сидели тесным кружком. Самый старшим был Беляев; попыхивая сигаретой, он мычал в такт мелодии. Цимбалистый оседлал пустую бочку и, не имея возможности подпевать, барабанил по ней ладонями.

Молодые матросы пропускали куплет, но дружно подхватывали припев:

— Время есть, а денег нет. И в гости некуда пойти. Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти…

Одну из таких репетиций, сам того не желая, посетил Севченко. Проверяя трюм, он услышал голоса, приоткрыл дверцу и тихо вошел в помещение. Отсек освещала единственная лампочка, и поэтому капитана никто не заметил.

— …И куда-то все подевались вдруг. Я попал в какой-то не такой круг, — продолжал петь Кукушкин. — Я хочу пить, я хочу есть. Я хочу просто где-нибудь сесть.

Пилот умолк, а вместо него вступили матросы:

— Время есть, а денег нет. И в гости некуда пойти. Время есть…

Внезапно Беляев заметил капитана и толкнул локтем в бок ближайшего матроса.

Хор нестройно смолк. Боцман и матросывстали.

— Извините… мы тут репетируем… — виновато сообщил пилот.

Валентин Григорьевич подошел к нему, выхватил гитару и направился к выходу из отсека. Самодеятельный хор переглянулся и последовал за ним…

Процессия поднялась на палубу, прошла бортом до вертолетной площадки, где у леерного ограждения дышал воздухом Петров.

Севченко приблизился к вертолету, дождался, когда подтянется вся компания музыкантов. Приотстал только один Беляев. Он не был членомкоманды и подчинялся капитану номинально, как любой пассажир. Однако бросать в беде своих новых товарищей полярник не собирался и встал с ними рядом.

— Репетируете, значит? Денег нет, а время, говорите, есть? — не сулившим пощады тоном спросил Севченко, ухватив гитару за гриф. — А с починкой вертолета закончили?! Он готов у вас подняться в воздух?!

Кукушкин и матросы понуро опустили головы и смущенно молчали.

Тогда капитан в гневе размахнулся и хрястнул гитарой о левое колесо вертолета. Ветер подхватил мелкие обломки дек и разбросал их по площадке. Гриф со струнами полетел под ноги Михаила.

Цимбалистый изумленно взирал на останки своего инструмента, затем поднял на Севченко полный ненависти взгляд.

— Ничего, товарищи-любители — я заставлю вас стать профессионалами, — зло проговорил тот. И показал на «вертушку»: — Эта работа не нравится? Хорошо, я найду вам занятие по душе…

* * *

Спустя 20 минут боцман, Кукушкин, два матроса и Беляев махали ломами, скалывая с палубы наросший лед. Беляева к штрафным работам никто не приговаривал, но он самостоятельно принял решение влиться в коллектив и помочь.

Севченко стоял чуть поодаль и наблюдал за исполнением наказания.

— Ощущаете себя диктатором Антарктиды, товарищ капитан? — подошел к нему Петров.

Тот даже не обернулся. Узнав предшественника по голосу, бросил:

— Я, кажется, просил вас не попадаться мне на глаза.

— Ну, не обессудьте, раз попался. Просто стало интересно, какой смысл в этой работе, если к вечеру здесь опять будет каток?

— Смысл, Андрей Николаевич, в том, — раздраженно ответил Валентин Григорьевич, — что на судне каждый должен быть занят делом!

— Понятно. Ну, тогда, если вы не возражаете…