Читать книгу "К чему снились яблоки Марине - Алёна Жукова"

О смерти отца он узнал случайно. Мать в последние годы чаще находилась в клинике, чем дома. Прогрессирующий склероз разрушал личность. Она уже мало что помнила и соображала. Полл навещал ее. Она всегда плакала и жаловалась на мужа, на его бесчувственность, жадность, жестокость. Пока ее сознание как-то могло зацепиться за реальность, она стояла на своем: виноват отец, его солдафонские привычки, неумение ладить с людьми. Она не настаивала на примирении, просто ждала, что как-то все образуется и они хотя бы по праздникам будут собираться за одним столом. Отец умер внезапно от сердечного приступа. В доме никого не было. Поскольку с соседями он лет пять как перестал здороваться, то нашли труп только через неделю, когда на запах к дому стали сбегаться еноты со всей округи. Полл похоронил его, а потом, через полгода, мать. В гараже он нашел машину, которую купил ему отец. На ней он ездил до сегодняшнего дня. А если бы тогда он не ушел или вернулся с повинной? Чтобы изменилось?

Полл знал ответ на этот вопрос. Изменилось бы все. И ему бы не пришлось сейчас стоять перед выбором – выйти или продолжить. Ему бы не пришлось здесь стоять. Он знал закономерности и правила Игры – невозможно перейти на другой уровень, проиграв в предыдущем, иначе придется возвращаться и начинать опять и опять. И неважно, что ты играешь с Хозяйкой по ее правилам, что она расставляет ловушки, в которые ты обязательно попадешь. Пока она не вычеркнула тебя из Игры, у тебя есть шанс, вернувшись, дойти до конца.

Он постучал. Дверь, как и утром, открыла молодая хозяйка. Полл не знал, что сказать. Она улыбнулась. Тогда он, робко ответив на улыбку, выдавил из себя:

– Меня зовут Полл.

Она звонко рассмеялась и ответила:

– А меня Эрика, будем знакомы, ведь вы, кажется, тут живете?

– Нет, уже не кажется, – ответил Полл и посмотрел на небо, затянутое грязно-серой паутиной дождя. В проеме двери стояла женщина. Ее глаза в закатном солнце светились янтарным огнем, а в них отражались темные тени тающих у горизонта ресниц облаков.

Кома

Он весь день ждал ее звонка. Собственно, сказать, что ждал, было неправильным. Мысль о том, почему не звонит, выпрыгивала из потока других важных и сиюминутных дел. Она вонзалась и пульсировала где-то на краю сознания, и это раздражало, как все то, что в последнее время происходило между ними. День выдался тяжелый. Одолевали бесконечные переговоры с боссом и нервозность, возникшая после проведения последней сделки. Идея покупки Бостонской компании и дальнейшая распродажа по частям принадлежала ему, в недавнем времени рядовому брокеру. Полгода назад, проанализировав Бостонские активы и ситуацию на рынке, он вышел с предложением к финансовой верхушке их офиса и убедил в потенциальном выигрыше. Эту идею он подкрепил личной финансовой заинтересованностью, решив войти в долю. Тогда в покупку он вложил полмиллиона, взятые в банке под залог. А гарантией возврата стал собственный дом. В случае удачного исхода операции его позиция в рейтинге житейских благ значительно улучшалась, а неудача вообще не рассматривалась, так как переступить за ее черту он не имел права.

Телефон звонил не переставая. Всякий раз, поднимая трубку, он надеялся услышать ее голос, но вместо этого трубка ворчала, взвизгивала и жаловалась голосами обиженных клиентов. Ситуация на рынке складывалась не лучшим образом, и тут не было его просчета, просто никто не мог предположить, что камень преткновения в политическом споре двух азиатских государств станет камешком, обрушившим лавину мирового финансового кризиса. Но сегодня он думал еще о том, что ее мобильный уже третий день не отвечает. В дом он к ней никогда не звонил, как и она ему. За три года их романа они не попытались проникнуть в сферу того строго охраняемого пространства, которое называлось семьей. Да, у каждого из них была семья. Ее муж и дочь, его жена и три сына. Они оберегали их, спешили к ним и молчали о многом, чего никому не надо было знать, что не должно было вылезти из тесного и узкого пространства их близости.

С первой встречи, когда ее представили как журналиста, пишущего для известного бизнес-журнала, он почувствовал странное беспокойство. Хорошо помнит, как вспотели руки, как отвел глаза, чтобы не выдать желание подробнее рассмотреть, скользнуть взглядом по точеной линии шеи к плечам, а оттуда вниз, быстрее, к темной впадине, глубокой тени в прорези блузки, вздернутой торчащими бугорками.

Он тогда не сразу уловил суть вопроса. Помешали ее голос и улыбка – они сбили с толку, увели мысль далеко от предмета интервью, и, как она потом говорила, он показался ей косноязычным и достаточно неприветливым субъектом.

Перед выходом материала в печать она позвонила, и они договорились встретиться в кафе. Поедая суши и просматривая статью, которая расплывалась перед глазами, он пытался сфокусироваться на стройных ногах собеседницы, заложенных за перекладину стола. Он уже не помнит, чем рассмешил ее, но она звонко, по-детски рассмеялась, закинув голову. Тогда, именно тогда ему захотелось погрузить пальцы в темную волну ее волос, притянуть к себе и попробовать на вкус влажную розовость рта. Потом он поймал ее изучающий взгляд, даже не взгляд, а намек. Столкнулись зрачками, отскочили, но уже повело, протянулось, толкнуло.

Не пришлось городить массу пошлых уловок, обольщений. Все произошло как-то буднично и от этого еще невероятнее. Она оказалась живее и свободнее, чем он мог предположить. Хотелось смотреть со стороны и одновременно оставаться внутри ее, не разлипаясь. Всегда или почти всегда, заканчивая встречу ритуальными вопросами о следующем свидании, не покидала тревога, что следующего раза может не быть – слишком уж они были погружены в каждодневную круговерть их собственных жизней. Все свободное время, которое четко не было обозначено, он отдавал детям. Она – стопроцентный профессионал в карьере и семье – разрывалась между домом и работой. Встречаться удавалось не часто, но перезванивались каждый день. Иногда разговор состоял из двух-трех ничего не значащих фраз, вроде как настроение и что собираешься купить на ужин, но в них заключалась самая главная мысль – запомни, я о тебе думаю, мы рядом. Очень часто запланированные встречи срывались, но еще чаще их срывала с места и бросала друг к другу безумная тоска по касанию тел, по их теплу, влаге. Они впивались, слипались, не в силах удержаться на уровне игры, медленной раскачки, легких ласк. Их пробивала дрожь, перехватывало дыхание. Ему нравилось распинать ее, вылизывая складочки тела. Ей – в бешеном ритме уноситься далеко от всего в непреодолимом желании очутиться на пике удовольствия, не сдерживая в себе орущее и бьющееся в экстазе дикое животное. Потом, когда наступала пустота, они уходили в разные стороны, туда, где их ждали те, кто составлял смысл их жизни, откуда все виделось по-другому и никак иначе.

Последний месяц принес охлаждение. У него уже ни на что не хватало душевных сил. Жену и детей он отправил на юг Франции к родителям. Началась нервотрепка с продажей акций, и он приковал себя к офису. Несколько раз серьезно испугался, когда не смог подняться из-за стола. Голова кружилась, темнело в глазах, а сердце обрывалось в желудок. Мысль о ней тоже, вроде тупой иглы, вонзалась в подреберье. Она вела себя странно. Чувствовалось раздражение его временным холостяцким существованием. Однажды, позвонив ближе к ночи, чего никогда не бывало при жене и детях, спросила, хочет ли он прямо сейчас увидеться. Он честно признался, что нет, поскольку еще на работе, а в шесть утра улетает в Бостон. Последовала реакция, близкая к истерике. Посыпались упреки, что за неделю одиночества не нашлось для нее времени. Почему она должна узнать о поездке случайно, неужели нельзя было предупредить. А как же их планы провести несколько дней, а главное ночей, в каком-нибудь захолустье?