Читать книгу "Тайный знак - Алёна Жукова"

Прокофьева, как обычно, накинулась на деда:

– Шкалик принес, алкаш несчастный. А в коробке что?

– А-а-а, не скажу, может, там тоже шкалик, только для мальца.

– Еще чего надумал, старый!

– Ты это, ты погодь трындеть, ты глянь сперва, – оправдывался Егор, стараясь развязать никак не поддающуюся бечевку.

Миша-младший скакал от нетерпения рядом:

– Деда, давай помогу, давай я сам.

Наконец упрямая веревочка была развязана. В коробке оказался котенок: тощий, взъерошенный, с большой головой.

– Его Шкаликом зовут, я знаю, – победно заявил Миша и понес котенка в свою комнату, оставив без внимания подарок родителей: большую, красиво иллюстрированную книгу сказок Пушкина.

– Во-от, а ты говорила. – Егор победителем глядел на грозную соседку. – Парень сразу сообразил, как кота назвать. Вот же юморист! Надо же, кот Шкалик! Ну, давайте выпьем за здоровье молодых, за их сына Мишку и за то, чтобы не было войны. Горько!

Соседи принесли в подарок большой таз для варки варенья, которому больше всего обрадовалась Фима. Патефон заиграл фокстрот «Рио-Рита», потом танго «Брызги шампанского». Танцевали на веранде, пока не стемнело. Настя и Михаил чувствовали себя и впрямь молодоженами. Они заглядывали в глаза друг другу, кружась под музыку, и беспрерывно целовались. Когда гости ушли, они вдвоем пошли бродить по поселку, высматривая на небе падающие звезды, чтобы загадать желание одно на двоих – никогда не расставаться.

Утром их разбудили крики Серафимы и плач Мишки. Оказалось, Мишенька взял в шкафу недопитую бутылку водки и налил котенку в миску. Котенок пить не захотел, что привело мальчика в ярость. «Если ты – Шкалик, то должен пить водку, сукин сын, падла вонючая…» – кричал он, тыча кота мордой в миску, а Фима пыталась выдрать из его рук царапавшегося малыша. Насте и Михаилу пришлось всех разнимать, после чего их самих впору было откачивать. Спросили Фиму, не ругался ли ребенок при ней. Она, как на духу, рассказала про Мишины приступы сквернословия и посоветовала окрестить. Настя умоляюще посмотрела на Михаила, он кивнул. Перед сном Настя, помолившись, взяла в руки книгу сказок Пушкина и села у постели сына:

– Мишенька, давай я тебе сказку красивую прочту про Спящую царевну, а хочешь – про Золотую рыбку?

– Ты не читай, – сонно пробормотал Миша, – ты расскажи.

– А почему не читать?

– Книга плохая, – утирая кулачками глаза, прохныкал Миша. – Убери книгу, она плохая, не хочу…

Настя опять чуть не разрыдалась, понимая, что причина кроется в другой книге, которая так его напугала. Она прикрыла Мишу одеялом, перекрестила и подумала, что упустила время, что надо было давно приучать ребенка к чтению, а она все время разгадывала головоломки. Оставив «Сказки» на прикроватном столике, она погасила лампу.

Утром Фима нашла в помойном ведре разорванные в клочья страницы с цветными картинками, на которых были Спящая царевна с богатырями, и Золотая рыбка, и Золотой петушок. Спросив у Миши, кто это сделал, получила ответ: «Шкалик». Миша опять был наказан: его поставили в угол и лишили сладкого. На семейном совете было решено отправить Фиму в ее родную деревню, она знала одного батюшку, которого можно было уговорить провести тайно обряд крещения. Путь был неблизким, и Фима обещала вернуться только через неделю.

После ее отъезда Миша опять стал сопливить, потом кашлять. К тому же в начале августа зарядили дожди, и в доме снова все отсырело. Вспомнив советы Серафимы, Настя попросила Михаила восстановить разрушенную печку, ведь надо готовиться к осени. Михаил вызвал печника, чтобы устроить печку-голландку. Она получилась по всем правилам, только дверцу печник поставил больше обычной. У него в загашнике была «старорежимная» дверца, чугунная и с решеткой резной. «Буржуйская дверца, – сказал он. – Можно сразу побольше дров положить и на огонь поглядеть. Вроде камина выходит».

Когда печник ушел, Настя и Михаил долго сидели, обнявшись, перед печкой и глядели на пляшущие язычки пламени. В доме стало намного уютнее.

Утром Настя ждала прихода молочницы. Миша в это время еще крепко спал. Она подошла к калитке, чтобы забрать банку парного молока и отдать вчерашнюю пустую. Обычно это делала Фима. Молочница почему-то задерживалась. За Михаилом приехала машина. Настя поцеловала мужа на дорожку и помахала вслед. Продолжая вглядываться в утренний туман, минуту назад поглотивший мужнин автомобиль, она вдруг почувствовала, что откуда-то тянет дымком. Вот и листья жгут, подумала. И удивилась: что-то рановато, ведь листопада еще не было. Оглянулась и обомлела: из окна гостиной валил дым.

Сломя голову она кинулась в дом и, задыхаясь, побежала в детскую.

– Миша, Мишенька, где ты? – закричала изо всех сил и вдруг услышала то ли плач, то ли кошачье мяуканье.

Бросившись на звук, нашла сына, сидящего у печки в ночной рубашке. Он отмахивался от искр, как от пчелиного роя. Рубашка и волосы занялись пламенем. Закрывая ручками глаза, он уже не кричал, а скулил, как щенок. Из печи торчал край книги, той самой, которую он боялся и с которой хотел расправиться. Схватив сына в охапку, Настя выпрыгнула во двор. Появившаяся наконец молочница вопила: «Помогите! Пожар!», а Настя бежала к колодцу, чтобы окатить Мишу водой из ведра. Крики молочницы услышали соседи и бросились спасать имущество: облили водой скатерть, тюлевые занавеси, обивку дивана. Только когда опасность миновала, Настя вспомнила о книге. Схватив кочергу, вытащила ее из печи. Книга почернела, казалось, под переплетом бушует пламя. Плеснув на книгу водой и обтерев наспех фартуком, она бросила ее на пол у печки и кинулась опять к Мише, который громко плакал, не давая притронуться к голове. Настя прижала его к груди, рисуя в воздухе заветный «царский знак», который однажды спас от смерти ее мальчика, но Миша зашелся в крике еще больше. Он бил ее по лицу, стараясь вырваться из объятий. Соседи вызвали пожарных и «скорую помощь».

– Что же вы, мамочка, за ребенком не смотрите? – выговаривал Насте молодой доктор в ожоговом отделении Филатовской больницы. – Рубцы, вероятно, останутся на всю жизнь – и на руках, и на лице. Хорошо, глаза целы. Видеть будет нормально.

Свои ожоги Настя заметила, только когда приехал в больницу Михаил. О пожаре ему сообщили соседи. Всю ночь они не отходили от постели сына, следя за капельницей, которую тот все время хотел выдернуть из вены. Руки его с тыльной стороны были сплошь покрыты пузырями, кое-где лопнувшими, на лицо наложена повязка. В мучениях и страхах пролетела неделя, а потом мальчик очень медленно пошел на поправку. Настя еще несколько раз пыталась начертить над его головой спасительный знак, но Миша словно чувствовал это и громко кричал, как от боли. Объяснение этому она не нашла и решила, что тогда, в лагере, это было простым совпадением: наступил кризис, организм ребенка сам справился с болезнью, и никакие знаки тут ни при чем.

Но было и другое объяснение, от которого она предпочла бы отмахнуться, но именно оно все чаще лезло в голову: «Что, если книга почувствовала в Мишке врага? Что, если начнет ему мстить? Знак теперь не во благо, а на погибель, и это чувствует ребенок. Если все так, то надо Мишу обезопасить и подальше от него держать книгу, а может, вообще с ней расстаться. Нет, не смогу… Никогда себе не прощу, что бросила все, не разгадав загадки, над которой столько лет бился учитель. Просто надо быть осторожнее и не причинять книге даже капельки зла».