Читать книгу "Фотография с прицелом - Виктор Пронин"

Когда Пафнутьев подсовывал Зайцеву чистые листы бумаги, он прекрасно знал, что делает. Павел предвидел, какие трудности сейчас придется преодолевать простодушному арестанту.

Тот писал долго, потея и тяжко вздыхая.

Когда он закончил, Пафнутьев подошел сзади, пробежал глазами последнюю страницу и напомнил:

– Подпись и дата!

Убедившись, что Зайцев проставил в конце страницы и то и другое, Павел легко подхватил листочки и быстро прошел с ними к своему столу.

– Почерк неважный, но разобрать можно, – извиняющимся тоном пробормотал Зайцев.

– Не переживай! Все прекрасно читается. Если я правильно понял, то суть твоих сегодняшних показаний сводится к тому, что твоя белая форменная курточка в ту развеселую ночь была не на тебе, а на Мастакове. – Пафнутьев положил тяжелую ладонь на странички, исписанные Зайцевым. – Значит, ты утверждаешь, что Свету убивал Мастаков.

– Ну что вы такое говорите, Павел Николаевич! Как я могу подобное утверждать?!

– Послушай меня, мальчик! Тогда тебе было восемнадцать с копейками, а сейчас – под тридцать. Твои дети в школу пошли? Отвечай, когда я спрашиваю!

– Да, пошли.

– Ну так и веди себя как взрослый мужик! Твоя курточка на Мастакове. Он, видишь ли, решил в ней перед девочками покрасоваться. Что-то там у вас случилось. К этим вашим минутам мы еще подберемся, а сейчас вот о чем. Ты тут пишешь, что Мастаков добивал Свету…

– Я этого не писал!

– А я это прочитал!

Зайцев рванулся было через стол к своим страничкам.

Пафнутьев ожидал этого и успел сунуть бумагу в ящик.

– Повторяю, я прочитал то, что там написано, – проговорил Павел. – Так вот. Когда Света в предсмертном ужасе, пытаясь спастись, отталкивала Мастакова от себя, она в беспамятстве наткнулась на пуговицу, ухватилась за нее и вырвала, как говорится, с мясом. Девочка так и умерла, не разжимая кулачка. Мастаков добивал Свету, лупил камнем по голове. Фотографии черепов видел? Головы проломлены у всех троих. Про Мастакова мы с тобой все выяснили. А кого добивал ты? Катю? Машу?

– Я не могу говорить. Мне плохо. Извините.

– Что-то с памятью моей стало, все, что было не со мной, помню. Я правильно понимаю твое состояние?

– Все вы понимаете правильно. Но я никого не убивал.

– Это уже что-то новенькое. А чем же вы занимались? Гладили девочек по головкам?

– Смешно, да? Не знаю, насколько внимательно вы прочли мои письменные показания, но боюсь, что ваши поиски и находки, связанные с оборванной пуговицей на моей куртке… как бы это сказать, чтобы вас не обидеть? Не пришлось бы вам их пересмотреть.

– Продолжайте.

– Дело в том, что всю эту праздничную ночь на мне не было куртки.

– Мне это известно. Всю ночь куртка было на Мастакове. Света вырвала с корнем эту злополучную пуговицу во время схватки с ним. Вы мне лучше вот что скажите, гражданин Зайцев. Что такого обидного могла произнести Света, что он набросился на нее с булыжником?

– Она усомнилась в его мужских достоинствах.

– А они у него действительно оставляют желать лучшего?

– Мы, наверно, выпили лишнего, поэтому он и оплошал. Она выразилась как-то особенно оскорбительно.

– Это как же?

– Со смехом это у нее получилось, какие-то прибаутки выдала. Вот он и озверел.

– А когда он озверел, его мужские достоинства стали лучше?

– Не знаю. Это вы у него спросите.

– Обязательно спрошу. Что случилось потом?

– Когда Мастаков ударил Свету булыжником по голове, она упала. Он, видимо, решил, что девушка мертва.

– И что?

– И с перепугу закричал, мол, все, ребята, надо заметать следы!

– Вы их замели с помощью бульдозера?

– Подвернулся бульдозер. Мужик тоже был хорошо так поддатый.

– А вам не приходило в голову, что девочки могли быть живыми, что вы их хмельными своими неверными ударами только оглушили?

– Потом, под утро, пришла и такая мысль, но было уже поздно что-то предпринимать.

– Но до попытки дело не дошло?

– Светало уже, прохожие появились, могли обратить внимание – чего это мы там копаемся.

– Неловко, значит, вам было перед случайными прохожими?

– Я понимаю, сейчас это звучит дико. Тогда все воспринималось иначе. Но, наверное, можно и так сказать. Опять же поддатые мы были.

– А теперь вот такой вопрос, к делу, в общем-то, не относящийся. Сон у вас все эти десять лет был хороший?

– Сон как сон. Вполне себе нормальный.

– Девочки не снились?

– Мне не снились.

– Ни живые, ни мертвые?

– А это имеет значение, снятся они живыми или в гробах?

– Да, и очень большое.

– Какое?! – уже с вызовом спросил Зайцев.

– Всем, кому девочки не снились, я бы на месте судьи добавил лет по пять, а то и по десять.

– За что?

– За спокойную совесть. За хороший сон. Ты вообще сны видишь?

– Когда как. Это тоже относится к делу?

– Впрямую. Собаки снятся? Большие, добродушные, мохнатые такие. Снятся?

– Мне мелкие снятся. Злобные какие-то, визгливые, с острыми зубами.

– Это хорошо, – удовлетворенно проговорил Пафнутьев.

– Что же тут хорошего?

– Это значит, что совесть твоя еще не успокоилась. С грехом живешь. Водку пьешь?

– Пью.

– Это правильно.

– Впервые встречаю человека, который одобрительно относится к употреблению водки.

– Надо же как-то душу успокаивать.

– А у меня душа спокойная!

– Ошибаешься, дорогой. Очень сильно заблуждаешься. Твоя душа только мечтает о покое. Невозможно убить человека, причем вот так зверски, как это вы с приятелями проделали, и жить дальше, будто ничего не произошло. Не зря тебя злобные собаки одолевают каждую ночь. Это они совесть твою грызут.

– А я и не говорил, что они снятся мне каждую ночь!

– Каждую, – настойчиво повторил Пафнутьев. – Просто ты не все свои сны помнишь. А вот если под гипнозом окунуть тебя в твои сновидения…

– И что будет?

– Умом тронешься. И детей твоих во сне мелкие злобные собаки будут грызть. И внуков. До седьмого колена, как в Библии сказано. Потому что детей своих ты зачинал уже после убийства. Программу свою в них вложил. А они запихнут ее в своих детей, то есть в твоих внуков. Весь род твой будет порченый. Убийцы, насильники, воры – вот кто будут твои потомки. По тюрьмам гнить станут.