Читать книгу "Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история - Дэвид Ренсин"

Высокий, симпатичный, аккуратно постриженный, атлетически сложенный Билли Грэм с потрясающими голубыми глазами, казалось, выглядел даже моложе, чем на фотографии. Он стоял очень прямо, расправив плечи. На дворе был ранний октябрь, а в шатре было яблоку негде упасть. На самом деле проповеди Грэма, которые изначально планировалось проводить три недели, были продлены до восьми – неплохо, если учесть, что это было его первое серьезное выступление.

Где-то на середине проповеди я взорвался. Услышав, что каждый человек является грешником, я принял оборонительную стойку. Безусловно, я тоже был не без греха, но как-то не хотелось, чтобы мне об этом лишний раз напоминали. Я встал и вышел.

Кстати, в проповеди не прозвучало ни слова о науке.

Синтия обрабатывала меня весь следующий день, пытаясь убедить вернуться. И я наконец уступил – ради нее: «Хорошо, я схожу туда еще раз, но при условии, что, когда он скажет: “Склоните головы и закройте глаза, мы пойдем домой”». Она согласилась.

На этот раз он опять не произнес ни слова о науке – говорили только о грехах. Создавалось впечатление, что проповедь была направлена прямо на меня. Меня переполняли смятение и чувство вины. И все равно я не мог перестать слушать. Всякий раз, когда у меня возникал внутренний вопрос, Грэм, казалось, читал мои мысли и отвечал лично мне.

Услышав слова, о которых мы условились с Синтией, я взял ее за руку и встал. Я начал протискиваться между рядами кресел, направляясь к центру. Но в то же время ловил себя на мысли, что не могу не думать о своих обещаниях, – я сомневался. Я знал, что должен делать, но понимал, что делать этого не хочу. Я был напуган. И поэтому мне было стыдно за самого себя. Добравшись до центрального прохода, я понял, что больше не могу сопротивляться. Я просто доверился своим инстинктам и, вместо того чтобы двинуться в сторону выхода, направился вперед.

Мое решение повернуть в сторону сцены оказалось решающим, своего рода развилкой на перепутье. На сцене я упал на колени, совершенно переполненный самыми разнообразными эмоциями. Я просил о прощении и пригласил Иисуса войти в мою жизнь.

И хотя теперь я твердо верю, что моя жизнь разворачивалась согласно плану, предначертанному Господом, в тот конкретный момент я поймал себя на мысли: «Если Ты здесь и можешь помочь мне, я готов принять Твою помощь, потому что не знаю, что делать. Я уже испробовал все, что только могло прийти мне в голову. И ничто не сработало. Мне больше нечего терять».

С этого признания началось мое выздоровление. Я всегда осознавал, что вернулся с войны с проблемой, но мне никогда не хотелось просить о помощи – никого. И вот я попросил, и тут же мое тело и мой дух ощутили нечто новое. Чудесный момент. Я был спокоен. Свободен. И мне хотелось продлить это состояние. Начиналась новая веха моей жизни, я постигал истину, твердо следуя к намеченной цели.

Я хотел выжить и каким-то образом понимал, что, дабы сохранить это внезапно обретенное внутреннее умиротворение, мне придется отказаться от тех привычек, которые я выработал и которые больше не были полезны мне. Я намеревался посвятить этому занятию себя без остатка.

Меня много раз спрашивали, как выглядит момент трансформации, что испытываешь в этот миг. Явление чего-то божественного, откровение – называйте как хотите, для каждого это ощущение свое. Но для меня… Я почувствовал невесомость. Внезапное спокойствие. Я вдруг перестал сражаться с самим собой и избавился от гнета, давившего на меня.

Когда я раньше участвовал в соревнованиях, я понятия не имел, выиграю забег или проиграю. И это несмотря на то, что я часто выигрывал. Всякий раз, когда я выходил на стадион, у меня в животе начинали порхать бабочки. Я волновался гораздо больше, соревнуясь с Гленном Каннингэмом или другими великими бегунами, нежели когда приближался к своему первому вражескому объекту во время войны.

Единственный способ как-то совладать с беспокойством – это принять его и помнить, что оно будет сопровождать тебя постоянно. А еще я знал, что, как только раздастся выстрел стартового пистолета, я буду видеть исключительно цель, двигаясь на автопилоте. В такие моменты меня мучил лишь один вопрос: «Как выжить в этой гонке и выиграть?»

Нечто подобное я ощутил тогда, опустившись на колени. Бабочек. И в голове пронеслись вопросы: «Что я делаю? Справлюсь ли? Смогу ли преодолеть и эту непростую ситуацию?» Тот момент, когда я повернул в сторону сцены, на которой стоял Билли Грэм, напоминал секунды перед началом забега. Что бы там мне ни предстояло, я просто хотел справиться. Я хотел перестать ждать на стартовой позиции.

В забеге обычно говорят: «Занять стартовую позицию, приготовиться…» И когда это слово – «приготовиться» – затягивают хоть на секунду, твои напряженные мышцы напрягаются еще больше, нервы находятся на пределе, но ты не можешь даже шелохнуться.

Я просто всегда ждал момента, когда стартер выстрелит и я смогу делать то, чему учился на тренировках. А откровение заключалось в том, что я должен был стать этим стартером.

В каком-то трансе, но все же ощущая облегчение, я прошел в комнату священника, отгороженную занавеской, где поговорил с ним по душам. Он сказал, что мне нужно «оставаться с Господом» и перестать пытаться рассчитывать лишь на себя – довольно жесткое требование, если учесть, что почти всю свою сознательную жизнь я именно так и делал. Он также дал мне четко понять, что это только начало пути, но моя жизнь уже не будет прежней, что мне придется столкнуться со множеством трудностей. Это нормально для любых трансформаций, а не только для тех, в основе которых лежит вера. Подумайте о докторе, который говорит: «Бросайте курить – или вы умрете». Переход дестабилизирует организм. Дезориентирует. Мне было сказано, что меня будут сбивать с пути истинного мои старые привычки, что я познаю сомнение. «Ты подобен ребенку. Негативное влияние часто ощущается сразу после превращения, тебе словно заявляют: “Все это абсолютная ерунда”. Твои друзья могут задавать вопросы и решить, что ты сделал какую-то глупость. Но чем больше ты станешь проникаться верой, тем крепче будут твои корни».

Вскоре я вернулся к Синтии, сидевшей в зале; она крепко обняла меня. Я взглянул на нее и тут же понял (как будто это ощущение уже давно было в моем сердце), что с пьянством и курением покончено – причем навсегда. Самое мое большое желание – мстить – тоже улетучилось. Я не знал, что готовит мне будущее – разбогатею я, обеднею, да какая разница – теперь это не имело значения.

«С моей прошлой жизнью покончено, – сказал я Синтии. – Я завязал».

В тот момент я четко осознал, что нашел нечто, способное мне помочь.

Когда мы вернулись домой, я тут же вылил весь имевшийся у меня алкоголь, за исключением бутылки трехсотлетнего коньяка, подаренной нам когда-то моим тестем, бывшим импортером: я попросту вернул ее ему. Сигареты я выбросил в мусорное ведро. Проснувшись на следующее утро, я с удивлением понял, что мне не снился Птица. И ни разу не приснился с тех пор. Я простил его, потому что способность прощать стала главным результатом моей трансформации. Представьте себе, что доктор просто вырезал ту часть вашего мозга, которая отвечает за ненависть. Естественно, я помню все, что со мной происходило в лагерях, но в моем сердце больше нет озлобленности. Я ведь очень долго лелеял мысль свести счеты, но знал, что человеку, к которому я испытывал ненависть, ничего о ней неизвестно, а потому страдал от нее исключительно я сам.