Читать книгу "Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Лужков приехал в то утро на дачу Ельцина, хозяин встретил его в старой майке и тапочках. Жестом он предложил гостю угощаться яблоками, лежавшими на подоконнике. “Москва с вами”, — заверил его Лужков. “Спасибо”, — откликнулся Ельцин. Он призвал Лужкова организовать народное сопротивление перевороту. Возвращаясь в город, Лужков попросил шофера остановить машину и сменить номерные знаки. У них имелся запасной комплект на всякий случай{59}.
Вскоре после полудня Ельцин осудил переворот на пресс-конференции. В час дня Ельцин забрался на танк “Т-по” Таманской дивизии и произнес свою знаменитую речь, в которой выступил против переворота. В 16:30 Лужков еще раз осудил переворот и призвал москвичей присоединиться к всеобщей забастовке.
“Я понял, что у заговорщиков ничего не выйдет, когда увидел, что Лужков решительно выступил против них, — вспоминал позднее Боксер. — Почему? Потому что Попов был для них демократом и чужаком. А Лужков был настоящим хозяином. Он дал квартиры многим людям, среди которых был и бригадир связистов, и пилот вертолета. И эти люди понимали, что в Москве настоящим хозяином был Лужков”.
Подлинными героями тех августовских дней вместе с Ельциным стали десятки тысяч москвичей, вышедших на улицы, чтобы противостоять путчу. Лужков не был заметной фигурой в наиболее напряженные часы конфронтации. Но он сыграл свою роль за кулисами. Поскольку большинство центральных газет и телевизионных каналов были закрыты, он оставил открытыми московскую телефонную сеть и радиоканалы, в частности “Эхо Москвы”, радиостанцию, помогавшую силам противников путча в самые критические моменты. Моссовет был в числе ее учредителей, потому что идея независимой радиостанции привлекала Попова. Корреспондент “Эха Москвы” приехал к Лужкову вскоре после начала переворота и потом постоянно находился рядом с ним. Директор радиостанции Алексей Венедиктов рассказывал мне, что поддерживать связь с Лужковым было очень важно. Это давало надежду всем тем, кто противостоял перевороту. Поступали сообщения, что Лужков организует оборону, расставляет грузовики и добровольцев, отдает распоряжения об установке огромных бетонных заграждений. Лужков всего три-четыре раза ненадолго появлялся в эфире, но уже то, что Лужков против переворота, было важно. “Лужков был членом партии, аппаратчиком, — вспоминал Венедиктов. — И то, что такой активный член коммунистической партии, как Лужков, отказался присоединиться к ним, вселяло надежду”. В течение трех дней “Эхо Москвы” четыре раза лишали эфира, но каждый раз радиостанция находила способ продолжить работу{60}.
Осовцов вспоминал, что Лужков оставался спокойным и прагматичным, тщательно продумывал последовательность необходимых шагов, чтобы действенно противостоять заговорщикам. “Речь шла, — вспоминал Осовцов о совещании, проведенном в первый день в кабинете Лужкова, — в основном о строительных блоках, которые нужно было доставить к Белому дому и Моссовету, чтобы окружить ими эти здания, о машинах с питьевой водой для собравшихся толп людей, о передвижных туалетах и, естественно, о еде и тому подобных вещах. Политический аспект ситуации был ясен”.
Затем Лужков встал и подошел к окну. Его кабинет находился тогда в высотном здании, окна которого выходили на Белый дом, Москву-реку и гостиницу “Украина”. Единственный бронетранспортер стоял перед гостиницей, готическая башня которой была одной из семи, построенных при Сталине. Глядя в окно, Лужков заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно из сотрудников, сидевших в его кабинете. “Между нами говоря, — сказал он, — переворот — колоссальное административно-хозяйственное мероприятие”. “Эти комсомольцы, — предсказал он, имея в виду руководителей путча, — ни за что с ним не справятся!”
Он оказался прав. Попытка переворота провалилась.
После неудавшегося переворота к Лужкову стали относиться в Москве с огромным уважением. В нем впервые увидели политика, а не только аппаратчика. После провала попытки переворота Лужков обратился к толпам на улицах и убедил их воздержаться от стихийной мести и похода на Старую площадь к зданиям ЦК КПСС. Когда разъяренная толпа пришла сбрасывать с пьедестала статую Феликса Дзержинского — заслужившего недобрую славу первого руководителя коммунистической тайной полиции, — Лужков распорядился аккуратно опустить ее с помощью крана, понимая, что, упав, восьмидесятипятитонный монумент может повредить находящиеся под землей телефонные кабели и канализационные трубы. В последние месяцы перед распадом Советского Союза Лужков был членом комиссии из четырех человек, руководившей советской экономикой. Он часто выступал по телевидению, объезжал строительные площадки, автобусные остановки, очереди за продуктами.
Попытка переворота подействовала на Попова деморализующе. После распада Советского Союза он чувствовал себя опустошенным. Когда после путча Ельцин согласился быстро приступить к осуществлению рыночных реформ в России, названных “шоковой терапией”, Попов отнесся к ним скептически. Его обидело и то, что Ельцин не посоветовался с ним.
Руководство городом для Попова постоянно осложнялось. Он почти постоянно конфликтовал с Моссоветом. Возникли серьезные подозрения, что Попов устраивает какие-то тайные махинации. Положение с продовольствием в Москве и Ленинграде продолжало ухудшаться. Попова не покидали опасения, что все то, что им удалось достигнуть, вот-вот развалится, а обвинят во всем его.
В декабре 1991 года, после распада Советского Союза, Попов сказал своим ближайшим соратникам, что хочет уйти в отставку. Они убеждали его не делать этого. Шахновский и Лужков пошли к Ельцину. Это было в тот день, когда был спущен советский флаг и Горбачев передал Ельцину ядерный чемоданчик. Они попросили Ельцина предотвратить отставку Попова. Он это сделал. В январе Попов снова заявил о своем намерении уйти в отставку уже перед более многочисленной группой людей, но на заседании руководства “Демократической России” его вновь уговорили остаться.
Боксер вспоминал, что Попов был нездоров и постоянно страдал от боли в пояснице, вызванной травмой, которую он получил много лет назад, занимаясь альпинизмом. К тому же Попов терял интерес к Москве. Он хотел работать с Ельциным на федеральном уровне, но должности для него не было, и он все больше расходился во мнениях с правительством Гайдара. В городе реальные рычаги власти были в руках Лужкова, а не Попова. 6 июня 1992 года Попов ушел в отставку, оставив Лужкова во главе города с девятимиллионным населением, находившегося на грани хаоса и голода.
Хозяин был не совсем готов к этому.
В огромной, украшенной колоннадой Ленинградской публичной библиотеке с 28 читальными залами, 17 миллионами книг, 300 тысячами рукописей и 112 тысячами карт было особое хранилище с запрещенными книгами, и Нина Одинг знала о нем. В конце 1970-х годов молоденькой девушкой Одинг состояла в штате этой гигантской библиотеки в должности младшего библиотекаря. Когда никто не видел, она, притаившись у заветного шкафа, читала запрещенные книги. Это были в основном западные книги, которые советское государство считало подрывными. Они хранились в спецхране, в специальном запертом помещении, но иногда их выносили по просьбе иностранных посетителей и тогда держали в особом ящике. Всем остальным для получения доступа к этим книгам необходимо было оформить бесконечное множество бумаг и разрешений, но даже несмотря на это, книги часто необъяснимым образом терялись и не могли быть выданы. “Извините, — говорил библиотекарь, — книги отданы в переплет”{61}.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман», после закрытия браузера.