Читать книгу "Повелитель монгольского ветра - Игорь Воеводин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Когда Аврора лишь коснулась своим первым робким лучом каменистого берега, а Афродита, смеясь и играя, никак не хотела выйти из волн, одетая в сверкающую пену, а все брызгала и брызгала соленой водой в юношей с бронзовой кожей, ждавших ее у кромки прибоя и притворно сердившихся, Иоанн фон Штернберг поправил подушку на ложе своего юного родственника и вышел наружу.
Отныне и навсегда, в боях и в плену, в любви и горестях, до самой своей смерти он будет помнить слова Ральфа, мальчика, мечтателя и крестоносца: «Никогда! Никогда не ходите с мечом на Восток! Ибо свет, идущий оттуда, ослепит вас и испепелит…»
12 сентября 2005 года, Казахстан, побережье Каспийского моря, 7 часов вечера
Солнце, клонившееся к западу, освещало ковры, сплошь завесившие стены маленькой комнатушки. Просеянные сквозь занавеску лучи выхватывали из полумрака фарфорового голубя на комоде, термометр в виде московской высотки и плакаты групп «Смоки» и «АББА», наклеенные на дверцы шкафа.
Пыльные хрустальные вазы и рюмки за немытыми стеклами серванта тускло отсвечивали и не мерцали – подмигивали подслеповато, то ли ухмыляясь, то ли глумясь.
Впрочем, это отражалось в большом зеркале склоненное над Бек-ханом лицо Шурочки – без косметики, чуть одутловатое, оно множилось и множилось в фужерах и бокалах. Приборов было столько, что хватило бы обслужить армию небольшого государства.
Ну не армию, так гвардию – какую-нибудь выдающуюся часть…
– Как я здесь… как оказался? – с трудом ощущая себя, да и то не полностью, а состоящим из множества разрозненных частей и частиц, спросил Бек-хан.
Шурочка засмеялась, лаская его голову:
– Хорош ухажер! Может, не помнишь, и как ночку у меня провел, и как еще и днем куролесили?
Не то что частиц, явно не хватало крупных частей организма, и большей частью – в голове…
Бек-хан, оторвав взгляд от склоненной Шурочки, стащил со стула свои джинсы и пощупал карманы.
– Где деньги?
Шурочка обиделась:
– Бек, да ты че?! Может, на меня грешишь? Проигрался Ферту вчистую, потом тебя, пьяного вхлам, я сюда еле-еле доволокла, да мучилась с тобой – то тазик, то пивка… Ты че, Ханчик?!
Бек-хан, сев в растерзанной кровати и сжав голову руками, пытался собрать воедино рассыпающиеся картинки куда-то пропавших ночи и дня. Потом, опять нашарив штаны, надев их и встав, пошел к выходу.
Шурочка, вскочив за ним и накинув халат, наливает водки:
– На, Ханчик, опохмелись, может, чего и придумаешь…
Но Бек-хан, сжав ее запястье и пристально посмотрев в глаза, минуту помедлив, выходит вон.
Шурочка обессиленно садится в кровати и, посмотрев на лафитничек в своей руке, выпивает.
В дверях показываются дети, русская девочка лет восьми и мальчик-казах помладше.
– Мам, можно уже? – неуверенно спрашивает девочка плачущую мать. – Мам, мы есть хотим, мам…
18 июля 1921 года, Урга, район Хурэ, Внешняя Монголия, 11 часов утра
Чуть колеблющиеся огоньки маленьких плошек-светильников, тысячами расставленных в храме Да-хурэ, не скрадывают темноты, в лучшем случае ее половинят. Огромная, многометровая поясная статуя Будды окружена десятью тысячами меньших статуй, и их ряды окружают человека, растворяясь в полумраке, но и оттуда, из полутьмы, наблюдают за ним, и кому-то выражения их лиц кажутся сочувствующими, понимающими, сострадающими, кому-то безучастными и отрешенными.
Человек! Долог, ох как долог твой путь…
Но быстротечна твоя жизнь.
– Ом мани падми хум… Ом мани падми хум… – бормочет и бормочет монах, глядя в одну точку и ничего не видя. – Ом мани падми хум…
А может быть, наоборот, что-то видя? Ом мани падми хум!
Барон Унгерн и князь Бекханов сидят на низкой скамье.
– Смотри, как забавно, – чуть искривив лицо полуулыбкой, барон глянул на брата. – Наш предок Чингисхан спит в золотом гробу на горе Бур-хан-халдун, Аттила – а ведь и его кровь течет в моих жилах – в хрустальном гробу на дне Дуная, а мы с тобой, брат, в лучшем случае ляжем в безымянных могилах в степи, в худшем – в каком-нибудь тайном рву Чрезвычайки…
– Кху! – донесся с улицы боевой клич (в монгольских батальонах шли учения). – Кху! Кху!
– Уррагх! – вторили им собратья откуда-то из района Маймаген, из-за высокой глинобитной стены. – Уррагх!
Бекханов, чуть морщась от зубной боли, что мучила его второй день, спросил:
– Скажи, Роман Федорович, чего ты хочешь? Ну куда мы пойдем? Нас десять тысяч, а сколько против дивизии выступит красных? Ты так спешишь умереть?
– Ради бога, Айдар, сходи же ты к зубному… Невозможно смотреть на твои страдания.
– К какому, брат? Корейца Ли Сипайлов задушил…
– Он работал на большевиков, этот Ли!
– Может быть… Но теперь нет врача. И скажи, Роман Федорович… Разве ты слеп? Ты не видишь, что творит этот палач? Он же просто маньяк…
– Ом мани падми хум… – все так же монотонно продолжал молиться монах.
– Айдар… Мы на Востоке, и не мне тебе рассказывать, что здесь человеческая жизнь не значит столько, сколько в Петербурге…
– Но мы-то с тобой воспитывались там!
– Ну и что? – возвысил голос барон. – Там и с банальной инфлюэнцей, с прыщом на заднице, не в святом месте будет сказано, к профессорам бегут! А здесь санитары – солнце, ветер и волки… Здесь мыться – значит подвергать тело опасности, здесь убить – значит прервать круг страданий. Да и скажи, Айдар, разве в войсках Чингисхана не наказывали лишь смертью? За все…
– Но Чингисхан говорил: «Плох тот военачальник, что утверждает свой авторитет плетью…»
Унгерн вскочил.
– Айдар, Айдар! Ты же офицер… Мой авторитет заработан в боях, был ли случай, чтобы я не оказался на самом опасном участке? Монголы верят – меня пули не берут… А дисциплина, ты же знаешь, знаешь, что монголы к жестокости привыкли, а тот сброд, что пришел сюда из России, можно держать в форме лишь силой…
– Может быть, брат… Но не огрубеешь ли ты душой сам? И что остается от рыцаря в человеке, подписывающем приговор за приговором? Ты стал жесток…
Унгерн опустился на скамейку, будто из него вышел весь воздух, он съежился, поник и долго сидел без движения.
– Яшасын! Яшасын![30]– неслось с улицы, и толстые стены храма не могли заглушить этот крик. – Яшасын! – Это приветствовали своего повелителя батальоны, проходя мимо храма.
– Да, да… Видит бог, я не хотел ни этой ноши, ни этой славы… Но если нам предназначено то, что происходит, я не только жизнь, я и душу в жертву готов принести ради победы. Пойми, Айдар! Моя или твоя жизнь имеют значение только для нас. Но мы только инструмент, хотя и одушевленный. Пришло время исполниться древним пророчествам, кровь Чингисхана кипит, кипит, разве ты не слышишь ее голоса?!
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Повелитель монгольского ветра - Игорь Воеводин», после закрытия браузера.